Самому себе не лгите. Том 2. Сборник

Петровича Андросова.

      Андросов степенно подошел к беседующим. Он церемонно пожал руку хозяину и лишь затем протянул ее Пушкину.

      Андросову было за что себя уважать. По происхождению мещанин, дворянскую грамоту он получил вместе с университетским дипломом, а нынешнего своего положения издателя и ученого достиг напряженным трудом.

      Писал Андросов на самые разнообразные темы, начиная философией Канта и кончая хозяйством России. Репутацию добросовестного автора и беспристрастного исследователя ему принес изданный в 1832 году справочник «Статистическая записка о Москве», в котором приводились исчерпывающие сведения о Первопрестольной: климат, состав населения, число храмов, театров и даже самоубийств.

      Пушкин держал в своей библиотеке эту книгу, даже почти до половины разрезал в ней листы, но до чтения дело так и не дошло. Весь этот энциклопедизм, сказавшийся также и на облике «Московского наблюдателя», особого вдохновения у Пушкина не вызывал.

      Взглянув в проницательные, но поблекшие глаза редактора «Московского наблюдателя», Пушкин живо вспомнил другого Андросова – юного тщедушного студента, по памяти цитирующего Шеллинга. Тогда в нем сверкала какая-то искра, тогда его глаза горели.

      – Пожалуй ведь, мы не встречались с вами со времен общества любомудров? – улыбнулся Пушкин.

      – А вы помните еще наше «тайное общество»? Помните споры о Канте и Шеллинге до утра?

      – До утра я, конечно, с вами, философами, не досиживал; диалектика все же – не вист, но то, что «Мировой Дух пишет не столько историю, сколько поэму», это я усвоил.

      – Что ж, вы ухватили главное, – улыбнулся Андросов. – Как сказал великий Шеллинг, «поэтический вымысел творит действительность»! Вы, поэты, – главные поверенные Мирового Духа! Не чета нам, философам и статистикам.

      – Да, – подтвердил Чаадаев, поймав на себе ироничный взгляд Андросова, – в этом вопросе у Шеллинга с Гегелем решительное расхождение. По Гегелю, Вселенский Дух пишет ученый трактат, пишет «Феноменологию духа», а по Шеллингу – Поэму.

      – Однако Гегель, как я вижу, излишней скромностью не страдал, – усмехнулся Пушкин. – А кого, интересно, Шеллинг занес в соавторы Мирового Духа, коль скоро сам на эту роль не претендовал?

      – Ну как, кого? Шекспира, Гёте, Гомера, – стал вспоминать Чаадаев.

      – Имя Гомера Шеллинг, конечно, не раз упоминает, – заметил Андросов. – Но в том отрывке, где идет речь о Великой Поэме Мирового Духа, он говорит только о Новом времени. Давайте проверим. Вы не дадите мне «Философию искусства», Пётр Яковлевич?

      Чаадаев подошел к полке, вытянул нужный томик и протянул Андросову, который быстро разыскал нужное место.

      «В искусстве мы имеем как документ философии, так и ее единственный извечный и подлинный органон… Всякий великий поэт призван превратить в нечто целое открывающуюся ему часть мира и из его материала создать собственную мифологию; мир этот находится в становлении, и современная поэту эпоха может открыть ему лишь часть этого