Самому себе не лгите. Том 3. Сборник

на то что все были на пределе усталости, Игнатьев не давал даже присесть. Не верилось, что новгородскому лесу, этим северным джунглям, когда-нибудь наступит конец. Но после того как Эсфирь заявила, что скоро опять потеряет сознание, бывший майор согласился на привал. И даже развёл огонь, хотя это было крайне рискованно.

      – Товарищ Игнатьев, а за что вам Героя дали? – глаза у Эсфири слипались, но одолевало любопытство.

      – Для вас, доктор, я просто Павел. А Героя на финской получил, за сумасшедший рейд. Провёл батальон по такому же лесу, как этот, но ещё страшнее, и в тыл финнам ударил. Только пока мы до них дошли, многих потеряли. У них снайперы на деревьях сидели, за это мы их «кукушками» звали. И вот идёшь по лесу, а «кукушка» стреляет, а ты всё идёшь, идёшь и думаешь: «Чёт-нечёт, чей черёд?» Эсфирь, вы ноги-то, ноги поближе к костру держите. Не промокли валенки?

      – Да нет, кажется…

      – А вы снимите, снимите, проверьте. Да к огню поднесите, пусть тепло войдёт. Только не сожгите, бога ради. Дайте лучше мне. Эсфирь – красивое имя, древнее, – продолжал Игнатьев, демонстрируя осведомлённость. – А проще как-нибудь можно? Вот я, например, Паша. А вы?

      – Ну, Фира, если хотите.

      – Фира, – повторил Игнатьев. – А что? Мне нравится.

      Михаэль снова вздрогнул. Фира! Так называли маму её родственники. Где она, что теперь с ней? А этот полковой донжуан не отстаёт. Назовись докторша самым неблагозвучным именем, он бы и тогда заявил, что оно ему нравится. Да, но ведь эта Фира – она из Латвийской дивизии. Значит, из Латвии и скорее всего – из Риги. Тогда обязательно должна знать отца. Его все врачи знали.

      – Товарищ военврач, – Михаэль поймал на себе неодобрительный взгляд Игнатьева, недовольного тем, что ему помешали, – вы из Риги?

      – Да, – оживилась Эсфирь, – а что?

      – Я тоже, – сказал Михаэль. – Мой отец – доктор Гольдштейн. Вы, наверное, слышали?

      – Гольдштейн? Залман? Ну, конечно! Не просто слышала, а работала вместе с ним. Только не очень долго. Год, не больше. Замечательный доктор и человек интересный. Я даже влюбилась в него немного. Шучу. А вы, значит, его сын? Как вы здесь оказались? Бежали из Риги?

      В нескольких словах Михаэль изложил свою эпопею. Эсфирь покачала головой.

      – Бедный мальчик! Досталось же вам. А в Риге плохо. Евреев загнали в гетто и большую часть уже расстреляли.

      – Откуда вы знаете?

      – Мне мама написала. Наверно, кто-то из рижан сообщил. Они с папой сначала в Татарии были, в эвакуации, потом в Свердловск перебрались. Большой город, легче. А ваши родители? Боюсь даже спрашивать…

      – Остались в Риге.

      Оба замолчали. Этим немедленно воспользовался Игнатьев.

      – Ну всё! Ещё наговоритесь. А сейчас спать. На сон – два часа. Караульный – Гольдштейн. Возьми автомат. Обращаться умеешь?

      – Так точно!

      – Разбудишь меня через час.

      Михаэля это устраивало. После того, что он услышал, даже сон пропал. Евреи в гетто! Большая часть расстреляна!