Клад под старым дубом. Софья Прокофьева

не налетел на ребят, стоявших около булочной.

      Ребята окружили маленькую Люську.

      На голове у Люськи была панама. Панама была новая и очень белая.

      Люська стояла, низко опустив голову, и плакала. Лица её не было видно. Можно было подумать, что плачет белая панама.

      – Опять что-нибудь потеряла? – спросил Алёшка. – Эх ты!

      – А-а-а… – всхлипнула панама. – Меня бабушка за хлебом послала… Велела батон купить. Деньги дала. Я их в кармане держала… Кулак вот… А деньги я потеряла. А бабушка сказала: «Если ты ещё чего потеряешь, я тебя отшлё…»

      Из-под белой панамы ещё быстрее закапали удивительно крупные прозрачные слёзы.

      – Ребята, у меня есть немного, – сказала девочка Женя. Лицо у неё на секунду стало грустным, но она сейчас же улыбнулась. – Я хотела эскимо купить, да уж ладно… Возьми их себе, Люська.

      И она положила деньги на мокрую от слёз маленькую ладошку.

      – И у меня есть… На, держи!

      – И у меня…

      – И у меня монетка. Новенькая, смотри, как блестит!

      Люська подняла голову. Глаза ещё плакали, но губы уже улыбались и тихо шевелились. Это Люська шёпотом говорила «спасибо».

      – Ну вот, – сказал Синяк. Он протянул поцарапанный палец и пересчитал монеты. – Почти набралось. Ещё немного не хватает. У кого ещё есть, ребята?

      У ребят вытянулись лица. Больше ни у кого денег не было. Даже круглое Женино лицо стало каким-то не таким круглым.

      Маленький Васька вывернул карманы и сказал виноватым голосом:

      – А мне мамка не даёт… Говорит, я сама тебе всё, что надо, покупаю.

      – Ребята! – сказал Синяк. – У Алёшки ещё деньги есть. Ему Женька дала. Я сам видел. Эй, Алёшка, давай их сюда. А то бабушка Люську нашлёпает.

      Алёшка посмотрел на Люськины покрасневшие глаза, на слипшиеся от слёз ресницы, и его рука как-то сама собой потянулась в карман.

      И вдруг он вспомнил, как весело звенела монета в пустом животе глиняной кошки: дзынь, дзынь! – как будто хотела сказать: «Ещё, ещё!»

      – Не дам! Ничего не дам, – тихо сказал Алёшка. – Мне деньги самому нужны.

      Как вы понимаете, друзья мои, госпожа Жадность в этот момент выросла ещё в несколько раз.

      – Ну и вредина же ты! – сказал Синяк. – Ладно. Припомним тебе это. Ребята, пошли к Катьке. Она дома сидит, у неё уши болят. Катька даст. Она всегда всё даёт.

      Ребята пёстрой стайкой побежали к дому, а белая панама весело запрыгала впереди.

      Глава четвёртая

      О гибели люстры и о многом другом

      Бабушки не было дома.

      «Вот здорово, – подумал Алёшка. – Бабушки, они всегда только мешают. Настроение портят и вообще. Увидит конфеты, начнёт приставать: кто дал да зачем взял?»

      Алёшка открыл дверь и ахнул: посреди комнаты стояла госпожа Жадность.

      Ох, какая она стала большая! Ростом почти как Алёшкин папа, а то и ещё повыше. Алёшка узнал её, только поглядев на длинные-предлинные руки со скрюченными пальцами. Нет, она стала совсем другая, даже