Чужое отражение. Осколки. Евдокия Гуляева

нравилось, когда она застегивала на мне рубашку, поочерёдно оглаживая все пуговицы из драгоценного оникса. Как аккуратно затягивала узел на галстуке, расправляя ткань.

      Мне нравилось смотреть, как она, стоя ко мне спиной, стаскивает с плеч тонкий пеньюар, обнажая трогательные выступающие лопатки, а потом разворачивается, и мы просто смотрим друг на друга. Я помню, как мне нравилось встречаться с ней глазами.

      Все это – обычный кусочек жизни, скользящей мимо…

      Помню, как мне нравилось любоваться синяками, мною оставленными на ней. Но, черт возьми, и ей это нравилось!

      Мне нравилось, когда она критично осматривала себя в зеркале и каждый раз замирала, невольно заметив мое отражение. Мне нравилось отталкивать ее от себя одним взглядом.

      Мне нравилось, что я подходил к ней, и она отдавала себя. Губы ее надувались, улыбка гасла, но она отдавала себя без слов, признавая свое поражение перед моим голодом. Мне нравилось, как она закусывает нижнюю губу. Нравилось смотреть, как ее глаза медленно переполняются слезами, и тушь размывается по щекам.

      Мне нравилось, когда она мягко касалась моей руки, умоляя остановиться…

      Хочется поставить такие мгновения на повтор. Особенно сейчас.

      Так ведь и бывает в жизни – ты придаешь особое значение совершенно незначительным эпизодам и людям, возносишь их на пьедесталы "самых", "лучших", а потом появляются, казалось бы, мимо проходящие, какой-то новый человек и его новая история, и все, что было до них, все, что ты строил годами – оказывается лишь твоей иллюзией, в один миг рушится, как несовершенный карточный домик.

      Я любил. Ненавижу это подвешенное чувство.

      Но больше не люблю ее. Теперь мне нравится смотреть на ее точную копию, но полную противоположность.

* * *

      – У меня здесь важные дела. Как только решу их, вернусь обратно. Тебе не стоит понапрасну беспокоиться.

      Дашин голос врывается в глубину моих воспоминаний во всей своей реальности и разгоняет их.

      Мне совсем не хочется знать, где она была весь этот год, почему ушла от меня и для чего вернулась.

      Зачем я все еще остаюсь с ней здесь, в душевой – не знаю. От ее присутствия мне становится только хуже. Но и ее отсутствие весь этот год не делало меня счастливым. Но вот сейчас, в этот самый момент я чувствую только отстранённость и желание оторвать ее от себя.

      Злость накаляется, превращается в бешенство, и я отпускаю её шею, чтобы обхватить лицо, но в момент одергиваю руку и резко отхожу на шаг назад.

      Распахнув стеклянную дверь, нащупываю широкое полотенце и бросаю ей, сам выходя из душевой кабины голым. Хоть это и невыносимо, слежу за тем, как она медленно, изводяще медленно вытирается, а потом беззастенчиво протягивает кусок влажной махровой ткани мне. Сразу вспомнилось, что когда-то я испытывал огромное удовольствие, – более, – глубоко интимное наслаждение пользуясь с ней общим полотенцем.

      – Марк… – произносит почти с надрывом.

      – Мы не будем сейчас разговаривать.

      – Пожалуйста,