Неживая вода. Елена Ершова

за меня, теть Паш, пойдет?

      «А Званка? Пошла бы?»

      Эта мысль, вспыхнувшая в его голове спустя столько лет, будто свеча в темной кладовке, в первый момент испугала его.

      Но тогда Игнат не придал этому большого значения. Ему предстояла самостоятельная, взрослая жизнь. И, попрощавшись с Пелагеей, Игнат отправился на вокзал. И поезд, медленной гусеницей отползающий от станции, снова делил на куски Игнатову судьбу, отрывая его от прошлого, как щенка отрывают от кормящей суки, чтобы передать в руки новому хозяину.

      И вот теперь, поставив старенький чемодан на грязный бетон перрона родной Солони, Игнат почувствовал легкий укус беспокойства. Словно резкий морозный воздух родной земли, войдя в его легкие, разорвал застарелый шов.

      Вот тогда-то перед его внутренним взором всплыло светлое и строгое лицо Званки.

      Той Званки, которую Игнат запомнил в сосновом лесу – голубые омуты глаз и пшеничные косы, спадающие на плечи.

      (…не той, что осталась лежать обездвиженной грудой изломанной плоти на вымерзшей земле, под опустившейся гробовой крышкой свинцового неба…)

      Званка улыбнулась Игнату знакомой и теплой улыбкой, и шепнула:

      «С возвращением домой…»

      Игнат почувствовал, будто воздух вокруг прогрелся сразу градусов на двадцать, не меньше. Он погрузился в жар, как когда-то в детстве головой нырял с деревянных мостков в стоячую воду пруда. Животный инстинкт подсказал ему задержать дыхание.

      Игнат надул щеки, и даже зажмурился, чувствуя, как ужас смыкается над его головой, будто толща воды. И когда, казалось, легкие должно было разорвать от невыносимого давления, рядом прозвучал обычный, человеческий и вполне реальный голос:

      – Игнашка! Ты ли это, щучий сын?

      Игнат удивленно распахнул глаза и жадно глотнул морозного воздуха.

      Званки не было. И страх, на мгновенье смявший его тело, исчез тоже.

      Вместо этого ему навстречу приближался долговязый мужчина в овечьем тулупе.

      – Ну, что рот разинул, дурень этакий? Дядьку Касьяна не признал?

      Мужчина улыбался радостной, немного пьяной улыбкой сквозь заросли запущенной бороды. Крупный, покрасневший от мороза (или, что вернее, от излишних возлияний) нос, разбегающиеся от уголков глаз морщинки и размашистая походка человека, большую часть жизни привыкшего стоять на лыжах, всколыхнули в памяти Игната давно забытые картины.

      – Дядя Касьян! – рот Игната разъехался в простодушной улыбке. – А как же не помнить-то? Кто ж меня лесному промыслу обучал да на лыжи ставил?

      Поравнявшись с Игнатом, мужчина в охапку сграбастал паренька, захлопал широкими ладонями по плечам.

      – Охо-хо! Совсем заматерел! Залохмател-то как! Был-то куренком, на один ноготь положить, другим придавить. Надолго ли к нам?

      – Насовсем, дядя Касьян.

      Игнат высвободился из медвежьей хватки Касьяна, заморгал слезящимися глазами. Сивушный дух,