Святость над пропастью. Лейла Элораби Салем

глаза, его пальцы судорожно бились-стучались друг о друга, тело покрыла нервная испарина и он осознал, что твердит совсем не то, что требуется, а каждое сказанное слово, каждая брошенная невпопад фраза могла быть задействована против него, что стоило бы ему жизни.

      Он искоса взглянул на инспектора, опасаясь прочитать там нечто страшное-опасное для себя, но тот, как ни странно, оставался абсолютно спокоен, он не перебивал святого отца, ничего не спрашивал и не говорил. То был знак продолжать, святой отец, немного повременив, собираясь с мыслями, молвил:

      – В один из дней, ставший как после понял я, судьбоносным, в верхний кабинет тихой обители сам настоятель, а также мой наставник и лучший учитель за прожитые мною годы призвал меня к себе, сказал слова, так глубоко, светлым лучом запавшие в душу:

      – Ты многому научился здесь и многое постиг, брат Роман, но все то малая крупица твоих способностей, о чем ты прекрасно понимаешь. Ответь мне на вопрос: тебе здесь нравится, ты чувствуешь себя счастливым или же обязанности, возложенные на тебя, слишком тяжки?

      Я медлил, почему и сам не ведаю: возможно, был молод, а, может, то моя прирожденная робость, неуверенность, коей я наделен сполна; но было еще одно – я глубоко и признательно уважал настоятеля, никогда не робел перед ним в те мгновения, когда он пристально всматривался в мои глаза. Тогда-то я понимал, что нельзя обманывать того, кто столько отдал тебе, не прося ничего взамен.

      – Отче, – проговорил я, наконец, собрав волю в кулак, – как никогда я был счастлив в вашей обители – с первого дня и до сегодняшнего, а вы не просто мой учитель, вы заменили мне отца, которого потерял в раннем детстве. Но, признаюсь честно, труд здесь – физический очень тяжек для меня, у меня не столь много сил, как у других, я слаб здоровьем, но не разумом…

      – Я знаю о том и даже больше, чем ты сам видишь в себе. Сегодня я указываю тебе путь, брат Роман, что определит твою дальнейшую судьбу. Но ты прав: достаточно тебе кропить над учебниками и колоть дрова – этим пусть занимаются новички. Твой живой, незаурядный ум требует действий и я дам ему волю. Завтра ты покинешь эту обитель, переведешься в Ярославль для продолжения образования – это приз долгожданный, за который следовало потрудиться.

      Сказать, что я был безмерно счастлив, готовый от радости прыгать и кричать, ничего не сказать. Перспектива на религиозном поприще стала видеться мне воочию, а не в ярких мечтах, как то было год назад. В Ярославе мое обучение продлилось до 1898 году, далее меня направили в Перемышль на факультет философии – как лучшего способного студента. Погружаясь в тайные теории основ мироздания, мне открывались – как распахнувшееся настежь окно – неведомые доселе миры и маячившие впереди солнечные горизонты. Я не учил философию, я окунался-погружался в нее, я парил над бренным миром, что когда-то был жесток ко мне. Нет. Я жил, я дышал, я был счастлив. Не знаю, почему, но с тех