Одинокие. Константин Борисович Кубанцев

Зарплата была маленькая. И ничего, кроме служебного удостоверения со старым СССРовским гербом, вытисненным золотом на плотном картоне.

      Сомнительная льгота, пришел к выводу Федя, отработав на новом месте полгода.

      А потом еще полгода.

      И год прошел. И еще один. Наступил девяносто второй. Стало ясно, что Россия вступила в эпоху капитализма. Учреждение, что именовалось горисполкомом, без кадровых потрясений и катаклизмов иного рода, то есть – вполне эволюционно, преобразовалось в новую структуру: городскую администрацию. И теперь другие проблемы застилали глаза и требовали нового взгляда.

      Администрация разрослась, увеличив штат сотрудников вдвое. Но профессия экономиста-международника по-прежнему оставалась невостребованной.

      Наступил девяносто третий. Да и он перевалил за половину.

      «Продолжать ту же жизнь, что я веду в течение последних лет? Нет! Прозябать как раньше? Не логично», – твердо решил Федор в день своего рождения. И, пристально вглядываясь в будущее, что трепетало в порывах октябрьского ветра, как последний лист старого плюща перед взором Джонси 2, пылающей в лихорадке, выпил.

      Ему исполнилось двадцать семь.

      Лермонтовская дата. Гордая.

      – Федя, приготовь нам кофейку, – повелительно произнес начальник отдела Аркадий Валерианович Попов.

      – Хорошо, сейчас. Пять минут, – послушно ответил Федор.

      Он в комнате один. Он сидит перед светящимся монитором компьютера. Два больших наушника – грибы-дождевики, нанизанные на проволочную дугу, что переброшена через коротко остриженный череп. Руки лежат на доске управления. Он вяло и отрешенно перебирает пальцами клавиши, бессмысленно перемещая по экрану игральные карты.

      Что ж, занятие не хуже любого другого.

      – Пять минут, Аркадий Валерианович, пять.

      – Поторопись, Федя.

      А из черного поролона наушников льются не сладкие звуки музыки Пьяцоллы, Маккарти или Элтона Джона – нет. Из них доносятся голоса людей, разговаривающих в соседнем кабинете, – да, в кабинете все того же Аркадия Валериановича.

      – Крепкий, как ты умеешь, Федя.

      – Непременно, Аркадий Валерианович.

      И слышатся они ясно и четко, без помех.

      – От вас требуется… – произносит незнакомый голос и умолкает.

      «Наверное, выпивают, – подумал Федор. – Тем лучше. Откровеннее разговор».

      – …Пустячок. Да, да, сущий пустяк, – вновь заговорил собеседник Аркадия Валериановича, прервав короткую паузу. – Вы спросите, а почему такие большие деньги? Ха-ха. И деньги-то – пустяковые!

      Незнакомец смеялся сухо, вынужденно, деланно.

      И его смех понравился Федору.

      – И ничего, что бы входило вразрез с вашими прямыми обязанностями, и, упаси нас Боже, с законом.

      На этот раз Федор расслышал явственный звук глотка, будто человек с больным горлом глотал через силу горькое лекарство.

      – А если быть

2

1 О. Генри. «Последний лист».