Одинокие. Константин Борисович Кубанцев

своего собеседника. Не такой. Совсем не такой, как в прошлый раз. Под веками, в зрачках, сузившихся до черной точки, до мушки-прицела мелькнул огонек, а сами веки вдруг стали жесткокрылыми. Из-под них он посмотрел на Александра внимательнее…

      «Чуть помятая рубашка, галстук, за сегодня – повязанный дважды. Пожалуй, все, но и это – красноречиво».

      Федор сел и, приподняв бокал, с радушием произнес:

      – За вас, Александр Петрович.

      Они чокнулись. И оба выпили залпом. Не смакуя. Будто пили водку.

      – Вы согласны на наши предложения? – спросил Федор Владимирович.

      – Конечно, нет.

      Оба снова пригубили рюмки и несколько минут посидели в тишине.

      – Надеюсь, вы навели справки? – опять первым нарушил молчание Федор.

      Александр вздрогнул и тут же поругал себя за то, что слишком глубоко задумался:

      – Нет.

      – А все-таки, может быть у вас возникли вопросы? – сейчас Федор говорил медленно, почти запинаясь, словно давал себя прервать. Однако, нет. Последний вопрос – был уже не шанс. Федор уже решил, как поступит.

      – Какие справки? О чем Вы? Я изучил ваши предложения. Мне – не подходит. (О, интонация английского предложения, падающая на последнем слове. Как в обрыв. Оба её уловили).

      – Ах, так, – протянул Федор. – Еще коньяку? Нет? Приятно было с вами встретиться.

      Вслед за Федором встал и Александр, не веря, что разговор закончен.

      – Так о чем же мы все-таки договорились? – но этот вопрос он задать не успел. Федор уже вышел.

      А время? Оно просто текло и, свернув в запруду – переполняло её, чтобы затем – тут же разойтись на два, три, пять потоков, потеряв в самом себе совсем немного.

      Глава 8. Нападение

      – Толком и не поужинал, – проворчал Александр, выйдя на улицу.

      Он почувствовал, как навалилась усталость. Она не была не подъемной, сбивающей с ног, пригибающей шею к земле, смыкающей против желания веки, нет. Легче. Значительно легче. Она накопилась в нем в течение дня, вместившего и «дела», и полтора часа «служебной любви» со Светланой, и состоявшуюся последней беседу – не такую томительную, как их предыдущая встреча, но напряженную в ожидании чего-то значительного, пронизанную бесплодными попытками разобраться в скрытом, не явном смысле происходящего, и ощущениями, что какая-то важная, имеющая собственное значение часть упущена. Это недопонимание раздражало неимоверно. Раздражение, в свою очередь, как факт, отражающий действительность, требовало мер, действий и, в конце концов, результата – устранения причины. Требовало! Взывало гласом, вопиющим в пустыне.

      Он поступил по-другому.

      «Я голоден и устал», – подумал он, и впечатление, что он ошибается, поступая так – не доводя анализ ситуации до прояснения, лопнуло воздушным шариком в самый тот миг, когда он, опустившись на кожаное сидение своего авто, вытянул ноги, расслабил плечи.

      – Домой? – с надеждой на