Истории, которых не было. Корсакова Ирина Вячеславовна

тут же вытягивает из кармана курточки распечатанную пачку Vok, сует в рот невесомую сигаретку и выжидательно смотрит. Ясно, привычка к мужскому вниманию неистребима у некоторых девушек, даже, после смерти. Можно бросить ей зажигалку, но мне всегда казалось, что в прикуривании сигареты от сигареты есть что-то интимное, почти непристойное, а это, как раз то, что нам сейчас нужно. Присаживаюсь на корточки метрах в полутора, чтобы не напугать неосторожным движением. А руки у неё (красивые, но крупноваты для её росточка) совсем не трясутся, надо же! И затягивается без захлёба, медленно, глубоко и с удовольствием. Неужели звук родной речи явился таким мощным транквилизатором?

      – Дина, – голос её прозвучал так хрипло и резко, что сама она подпрыгнула от неожиданности, хотя это и не слишком удобно делать из положения «сидя на заднице».

      – Вот и славненько. Мою двоюродную сестренку звали Дина, а мама, моя тетя, называла её Динь-динь, смешно, правда?

      – Почему звали, она умерла?

      Ох, ёлки! Ну, и вопросик сходу. Неужели, она не помнит? Озираюсь, как пятилетняя деревенская девочка в метро. Перлита погружена в процесс поглощения чернющего кофе, Раймо гнусно ухмыляется, Бохай готовится к работе – сосёт пустышки. На него Дина с ужасом щурит близорукие, по-видимому, глаза.

      – Нет, жива она. Так сказалось, знаешь, не видел очень давно.

      – А-а-а…

      Девочка сразу потеряла интерес к этой теме и, слава Богу, успеется ещё. Но что же, ради всего святого, она себе придумала по поводу происходящего. Обычно люди помнят, оттого-то и истерики.

      – Йорда, спроси, откуда она. Я в России много где побывал. Может, общих знакомых вспомним, мало ли…

      Наш толстяк даже думает коряво, хорошо, если без грамматических ошибок.

      – Иди ты, Раймо. Где ты там бывал, дальше приграничного русского кабака?

      – Хо! А может, она тоже, это… в кабаках… Ху-хо!

      Я молча запустил в него засаленным голенищем от ботфорта.

      – Что там ухает этот филин, – неприязненно осведомилась быстро приходящая в себя Дина, – он финн что ли?

      – Да, финн. А ты совсем не поняла, что он сказал?

      – Не-е, я по-фински знаю только: «Тере» и «юст дансе»

      – Здравствуй, здравствуй, куколка. Ну, я же говорил, – оживился счастливый носитель языка.

      Динка прикусила сигарету зубами, как папиросу с бумажным мундштуком. Нет, не похожа она на проститутку. Видел я их всяких, от дорогих римских шлюх для богатых туристов из Америки, до бездомных пацанок, зарабатывающих на пирожок и дозу. Не похожа!

      – Не люблю финнов, – цедит, не выпуская сигареты, – Бухают, блюют и язык – дерьмо непонятное.

      Непонятное… хуже всего вот это слово «Непонятное». Что делать, что делать? А почему, собственно я должен что-то делать? Пусть приемщики забирают обратно и занимаются, как положено. И хрен им вместо премии, эксперимент не удался, всем по шапке и пахать, пахать, пахать.

      – Не смотри на меня несчастными глазами, Джорданари! Никто тебя ни к чему не принуждает, потому и освободить никто ни от чего не может. Уж я –