Государева крестница. Юрий Слепухин

для засола.

      – Тять, не рано ли поднялся? – спросила она, грызя морковку. – Полежал бы еще денек, всей работы не переделаешь.

      – То-то что не переделаешь, потому и баклуши бить некогда… Огурцы в погреб скатили?

      – Вроде бы скатывали, слыхала. Морковки не хочешь?

      – «Вроде бы», – проворчал Никита, отмахиваясь от протянутой морковки. – Должна была сама доглядеть, не все Онуфревне поручать, она уж стара, куды ей. О прошлом годе скатывали – две бочки упустили, одна расселась. Гоже ли такое?

      – Не гоже, – согласилась Настя. – Тять, так мне Зорьку не брать теперь?

      – И думать не моги. Куды навострилась-то? Я сказал – со двора теперь ни шагу.

      – Ас мамушкой? Мне бы в торговые ряды – позументу надо купить…

      – Пошли там кого ни есть, скажешь чего – купят. Отойди в сторонку, Настена, ты мне свет застишь.

      – Купят, купят! – закричала Настя и топнула ногой. – Да не то купят, что мне надобно!

      – Пошто на отца топаешь, – он повысил голос, – вот я те топну! Псы вон разбрехались – поди глянь, кого там принесло…

      Настя вышла. Немного времени спустя послышался за дверью какой-то шум, свара, приглушенные голоса, потом Никита, изумленно прислушавшись, различил голос дочери:

      – …ты руки-то не распускай, ирод, ишь разлакомился, сквернавец! Я вот тяте сейчас скажу – да он те башку проломит, шпынь ты бесстыжий! Тять! А тять!

      Никита, вскочив, рывком распахнул дверь и увидел рядом с дочерью незнакомца в немецком платье. Впрочем, незнакомцем тот показался лишь на первый взгляд – в сенцах было полутемно; вглядевшись, Фрязин узнал в пришедшем государева лекаря.

      – Тять, немчин там к тебе, а только чего он охальничает, да я ему, окаянному…

      – Ступай, Настя. – Он распахнул дверь шире и посторонился, пропуская гостя. – Здрав буди, господин Бомелий. С чем пожаловал?

      – Посылан есть от его царского маестету проведать, недужен ли, – ответил лекарь, произнося русские слова уверенно, но с несвычным русскому слуху выговором.

      – Был недужен, нынче полегче стало. Скажи великому государю, что завтра приду, Бог даст. А как приду, буду бить челом, чтобы тебя, Елисея Бомелия, боле ко мне ни с каким делом не присылал бы.

      – Как сие понимать?

      – А так вот и понимай. Ты в честный дом пришел аль в кабак? Коли отец с матерью вежеству тя не научили, так гляди, как бы другой кто не поучил. По нонешним-то твоим годам оно позорнее будет!

      Лицо лекаря исказила злобная усмешка.

      – Ты смел, майстер, с царским дохтуром так не говорят, – сказал он вкрадчиво.

      – А это уж кому как нравится. Ты же запомни, что я тебе говорю! Только вот то, что от великого государя послан, не то работникам велел бы тебя, охальника и невежу, пинками со двора выбить!

      – Ты вовсе дикий варвар, коли молвишь подобное мужу не подлого роду, но имперскому шляхтичу. За бесчестье дорого расплачиваются, майстер Фрязин. – В словах лекаря была уже неприкрытая угроза.

      – Это