Война и мир солдата Панкрата. Сказка-фарс. Пётр Лаврентьев

Митька! – орут бояре. – Это ты первее у нас милостыню начнёшь просить, а нам до милостыни как до Киева на танке! Поезжай подобру – поздорову отседова, не нарушай наш жизненный уклад привычный.

      Покраснел от возмущения премьер-министр, планшетом как иконой на них машет и пищит испуганно:

      – Вы мне не угрожайте, а то вот я вас… У меня не забалуете!

      А бояре в ответ только ржут по-конски и бумажками в него бросаются. А несколько самых рьяных с мест сорвались и побежали к премьеру, чтобы, значит, публично унизить и выкинуть со двора. Бедный министр аж зажмурился от страха, как вдруг гляжу – а около него невысокий и крепенький мужичок образовался! И как только он образовался, так сразу в зале все стихли и замерли. Даже мухи перестали крыльями махать и на пол попадали, а те бояре, что к премьеру подбегали, застыли как детской игре «Море волнуется раз». Мужичок строго на всех посмотрел, подошёл к этим замершим радикалам и всех их на пол побросал, а к одному, особо перед тем на премьер-министра оравшему, даже какой-то болевой приём применил.

      Я присмотрелся: ох, а ведь это сам Горох Горохович в Думу закатился! Вот это сюрприз!

      После исполнения болевого приёма разогнулся-выпрямился царь, а перед ним уже «единоутробные» стоят со свежеиспечённым, ещё дымящимся хлебом и новонамолотой солью на крахмальной скатерти, синхронно кланяются до земли и хором напевно причитают красивым, хорошо поставленным многоголосьем:

      – Спасибо тебе, царь наш батюшка, что почтил нас, ничтожных холопов, своим присутствием! Спасибо тебе за то, что вразумил нас, безумных, и направил на путь истинный! Не виноватые мы в глупостях и беспорядках, это всё вот эти! – И на поверженных царём нахалов показывают. – Они вечно воду мутят и срывают заседания, поэтому поделом им твоё наказание справедливое!

      Но царь глядит на них гневно. Тихонько подошёл, хлебушка ломоть отломил, в соль макнул и ближайшему боярину яростно силой в пасть натолкал! Тот отплёвываться боится, всхлипывает и лишь мычит на пониженной громкости, покуда крошки у него из носа и ушей не посыпались.

      – Нажрался, любезнейший? – спрашивает его государь.

      – Благодарю, ваше величество, – отвечает тот с набитым ртом. – С вашей федеральной помощью сыт.

      – Ну и слава богу, – улыбнулся царь лучезарно и к остальным свой лик светлый обратил: – Этот хлеб всем вам и будет пищей на три дня, ну а пить будете то, что с собой всегда носите – водку и прочие жидкости. Если узнаю, что кто-то где-то ещё что-нибудь втихаря сожрал – того сгною воеводой на мысе Канин Нос или на острове в море Лаптевых. И епитимью на вас всех официально накладываю – сто двадцать раз спеть государственный гимн. Громко и с выражением, а также с непрерывной видеофиксацией всего этого мучительного процесса. Охрана, запереть двери, и никого не впускать и не выпускать три дня! Будут знать как мово Митьку забижать, стервецы!

      Тут я запаниковал: