У истоков христианского притязания. Луиджи Джуссани

по мере того, как я познаю их; так я обрел бы способность вбирать все хорошее, что в них есть; и это стало бы для меня приобретением оценивающего и обширного опыта, исполненного великодушия. Речь шла бы об опыте, способном охватить всю целокупность ценностей, «католическом» в этимологическом смысле слова: целостном, вселенском. В одном из документов II Ватиканского Собора говорится: «Католическая Церковь не отвергает ничего из того, что истинно и свято в этих религиях. Она с искренним уважением рассматривает те образы действия и жизни, те предписания и учения, которые, во многом отличаясь оттого, чего она придерживается и чему учит, все же нередко доносят луч Истины, просвещающий всех людей […] Итак, она призывает своих детей, чтобы в беседе и сотрудничестве с последователями иных религий они, свидетельствуя о вере и христианской жизни, в то же время признавали, хранили и поддерживали обнаруживаемые у них духовные и нравственные блага, а также социально-культурные ценности»[52].

      Рассматривая гипотезу о том, что тайна, довлеющая по ту сторону горизонта любого человеческого пути, разорвала завесу сокровенности и проникла в него, мы оказываемся перед лицом радикального изменения, которое отличает эту «религиозную» форму от всякой другой попытки человека соотнести себя с Неведомым: но серьезное восприятие истинности этой гипотезы не может избавить нас от внимательной способности относиться положительно к любому человеческому поиску.

      1. Переворот религиозного метода

      Если тайна проникла в существование человека, говоря с ним на понятном ему языке, то основанием взаимоотношения человек-судьба уже не будет ни человеческое усилие, как созидание и воображение, ни исследование чего-то далекого и загадочного, ни исполненная ожидания устремленность к чему-то отсутствующему. Это столкновение с чем-то присутствующим. Если бы Бог явил в истории человечества Свою особую волю, если бы Он указал путь, на котором мы могли бы достичь Его, то главной проблемой религиозного явления была бы уже не попытка человека «вообразить себе» бога, хотя в ней выражается его величайшее достоинство: проблема заключалась бы в чистом действии свободы, приемлющей или отвергающей. Это и есть переворот. Центральное место принадлежит уже не усилию человеческого ума и воле к созиданию, труду воображения, сложному морализму, но простоте признания, что подобно приветствию приближающегося друга, которого мы узнали среди других. Религиозная методология утратила бы в этом случае все свои тревожащие и загадочные ссылки на отдаленность и совпала бы с динамикой некоего опыта, опыта настоящего, опыта некой встречи.

      Следует отметить, что первый метод больше поощряет человека умного, образованного, удачливого, сильного; второй же – человека бедного, обыкновенного. Столкновение с присутствующим человеком является простой очевидностью и для ребенка, и для взрослого. Согласно динамике откровения этой гипотезы внимание прежде всего заостряется не на гениальности и предприимчивости, но на простоте

52

Nostra aetate, Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям, 28 октября 1965.