Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

с человеком – плохое средство понравиться женщине, которая этого человека любит. Нет, Фернан, ты не поддашься дурным мыслям. Раз я не могу быть твоей женой, ты привыкнешь смотреть на меня как на друга, как на свою сестру. Притом же, – прибавила она с влажными от слез глазами, – не спеши, Фернан: ты сам сейчас сказал – море коварно, и вот уже четыре месяца, как он уехал, а за четыре месяца я насчитала много бурь!

      Фернан остался холоден; он не старался отереть слезы, бежавшие по щекам Мерседес; а между тем за каждую ее слезу он отдал бы стакан своей крови. Но эти слезы лились из-за другого!

      Он встал, прошелся по хижине и остановился перед Мерседес; глаза его сверкали, кулаки были сжаты.

      – Послушай, Мерседес, – сказал он, – отвечай еще раз: это решено?

      – Я люблю Эдмона Дантеса, – спокойно ответила девушка, – и, кроме Эдмона, никто не будет моим мужем.

      – И ты будешь всегда любить его?

      – До самой смерти.

      Фернан со стоном опустил голову, как человек, потерявший последнюю надежду; потом вдруг поднял голову и, стиснув зубы, спросил:

      – А если он умер?

      – Так и я умру.

      – А если он тебя забыл?

      – Мерседес! – раздался веселый голос за дверью. – Мерседес!

      – Ах!.. – вскричала девушка, не помня себя от счастья и любви. – Вот видишь, он не забыл меня, он здесь!

      Она бросилась к двери и отворила ее, крича:

      – Сюда, Эдмон! Я здесь!

      Фернан, бледный и дрожащий, попятился, как путник, внезапно увидевший змею, и, наткнувшись на свой стул, бессильно опустился на него.

      Эдмон и Мерседес бросились друг другу в объятия. Палящее марсельское солнце, врываясь в раскрытую дверь, обливало их потоками света. Сначала они не видели ничего кругом. Неизмеримое счастье отделяло их от мира; они говорили несвязными словами, которые передают порывы такой острой радости, что становятся похожи на выражение боли.

      Вдруг Эдмон заметил мрачное лицо Фернана, которое выступало из полумрака, бледное и угрожающее; бессознательно молодой каталанец держал руку на ноже, висевшем у него на поясе.

      – Простите, – сказал Дантес, хмуря брови, – я и не заметил, что нас здесь трое.

      Затем, обращаясь к Мерседес, он спросил:

      – Кто этот господин?

      – Этот господин будет вашим лучшим другом, Дантес, потому что это мой друг, мой брат, Фернан, тот человек, которого после вас, Эдмон, я люблю больше всех на свете. Разве вы не узнали его?

      – Да, узнал, – отвечал Эдмон, и, не выпуская руки Мерседес, он сердечно протянул другую руку каталанцу.

      Но Фернан, не отвечая на это дружеское движение, оставался нем и недвижим, как статуя.

      Тогда Эдмон испытующе посмотрел на дрожавшую Мерседес и на мрачного и грозного Фернана.

      Один взгляд объяснил ему все. Он вспыхнул от гнева.

      – Я не знал, когда спешил к тебе, Мерседес, что найду здесь врага.

      – Врага! – вскричала Мерседес, гневно взглянув на двоюродного