Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

Кто вам сказал, что я был при этом?

      Аббат увидел, что зашел слишком далеко.

      – Никто не говорил, – сказал он, – но, чтобы знать такие подробности, нужно было быть при этом.

      – Вы правы, – сказал Кадрусс глухим голосом, – я был при этом.

      – И вы не воспротивились этой гнусности? – сказал аббат. – Тогда вы их сообщник.

      – Господин аббат, – отвечал Кадрусс, – они напоили меня до того, что я почти совсем лишился рассудка. Я видел все как в тумане. Я говорил им все, что может сказать человек в таком состоянии, но они отвечали мне, что это только шутка с их стороны и что эта шутка не будет иметь никаких последствий.

      – Но на следующий день, сударь, на следующий день вы увидели, что она все же имела последствия. Однако вы промолчали, хотя были при том, как арестовали Дантеса.

      – Да, господин аббат, я был при этом и хотел говорить; я хотел все рассказать, но Данглар удержал меня.

      «А если окажется, – сказал он мне, – что он виновен, что он в самом деле был на Эльбе и ему поручили передать письмо бонапартистскому комитету в Париже, если это письмо при нем найдут, то ведь на его заступников будут смотреть как на его сообщников».

      Я побоялся в такие времена быть замешанным в политическое дело и промолчал; сознаюсь, эта была подлая трусость с моей стороны, но не преступление.

      – Понимаю; вы умыли руки, вот и все.

      – Да, господин аббат, – отвечал Кадрусс, – и совесть мучит меня за это день и ночь. Клянусь вам, я часто молю бога, чтобы он простил мне, тем более что это прегрешение – единственное за всю мою жизнь, в котором я серьезно виню себя, – несомненно, причина всех моих бед. Я расплачиваюсь за минуту слабости; поэтому-то я всегда говорю Карконте, когда она жалуется на судьбу: «Молчи, жена, видно, так богу угодно».

      И Кадрусс с искренним раскаянием опустил голову.

      – Ваше чистосердечие заслуживает похвалы, – сказал аббат, – кто так кается, тот достоин прощения.

      – К несчастью, – прервал Кадрусс, – Эдмон умер, не простив меня.

      – Он ничего не знал… – сказал аббат.

      – Но теперь он, может быть, знает, – возразил Кадрусс, – говорят, мертвые знают все.

      Наступило молчание. Аббат встал и в задумчивости прохаживался по комнате, потом возвратился на свое место и снова сел.

      – Вы мне уже несколько раз называли какого-то господина Морреля, – сказал он. – Кто это такой?

      – Это владелец «Фараона», хозяин Дантеса.

      – А какую роль играл этот человек во всем этом печальном деле? – спросил аббат.

      – Роль честного человека, мужественного и отзывчивого. Он раз двадцать ходатайствовал за Дантеса. Когда возвратился император, он писал, умолял, грозил, так что при второй реставрации его самого сильно преследовали за бонапартизм. Десять раз, как я вам уже говорил, он приходил к отцу Дантеса с намерением взять его к себе, а накануне или за два дня до его смерти, как я тоже вам уже говорил, он оставил на камине кошелек с деньгами; из этих денег заплатили долги старика и на них же его похоронили, так что бедняга мог по крайней мере умереть так же,