Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

на лестницу, дрожа от лихорадки. Зубы ее стучали, несмотря на жару.

      На последней ступеньке она задержалась.

      – Подумай хорошенько, Гаспар, – сказала она.

      – Я решился, – отвечал Кадрусс.

      Карконта со вздохом скрылась в своей комнате; слышно было, как пол заскрипел под ее ногами и как затрещало кресло, в которое она упала.

      – На что это вы решились? – спросил аббат.

      – Рассказать вам все, – отвечал Кадрусс.

      – По правде сказать, мне кажется, это лучшее, что вы можете сделать, – сказал священник. – Не потому, чтобы мне хотелось узнать то, что вы предпочли бы скрыть от меня, а потому, что будет лучше, если вы мне поможете разделить наследство согласно с волей завещателя.

      – Надеюсь, что так, – отвечал Кадрусс, щеки которого пылали от надежды и алчности.

      – Я вас слушаю, – произнес аббат.

      – Постойте, – сказал Кадрусс, – нас могут некстати прервать, и это будет неприятно. Притом же другим незачем знать, что вы были здесь.

      Он подошел к двери, запер ее и для большей верности наложил ночной засов. Между тем аббат выбрал себе удобное местечко; он уселся в уголок, чтобы оставаться в тени, в то время как свет будет падать на лицо собеседника. Опустив голову и сложив, или, вернее, стиснув, руки, он весь превратился в слух.

      Кадрусс придвинул табурет и сел против него.

      – Помни, что не я тебя заставила! – послышался дрожащий голос Карконты, словно она видела сквозь половицы, что происходит внизу.

      – Ладно, ладно, – сказал Кадрусс, – довольно; я все беру на себя.

      И он начал.

      VI. Рассказ Кадрусса

      – Прежде всего, – сказал Кадрусс, – я должен просить вас, господин аббат, дать мне одно обещание.

      – Какое? – спросил аббат.

      – Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениями, которые я сообщу, то никто не должен знать, что вы получили их от меня; люди, о которых я буду говорить, богаты и могущественны, и если они дотронутся до меня хоть пальцем, то раздавят меня, как стекло.

      – Будьте спокойны, друг мой, – сказал аббат, – я священник, и тайны умирают в моей груди; помните, что у нас нет другой цели, как только достойным образом исполнить последнюю волю нашего друга. Говорите, не щадя никого, но и без ненависти; говорите правду, только правду. Я не знаю и, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете. К тому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я возвращаюсь в свой монастырь, из которого вышел, единственно чтобы исполнить последнюю волю умершего.

      Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уверенности.

      – В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, которую бедный Эдмон считал такой искренней и верной.

      – Прошу вас, начните с его отца, – сказал аббат. – Эдмон много говорил мне о старике, он питал к нему горячую любовь.

      – Это печальная история, – сказал Кадрусс, качая головой, – начало вы, верно, знаете.

      – Да, – отвечал аббат. – Эдмон рассказал мне все,