Она и её Он. Марина Зайцева

что и я. И еще я помню муравьев, которые оказались совсем рядом, видимо, там проходила их тропа, и когда я открывала глаза, я видела, как они перебирают лапками и тащат то одно, то другое между коричнево-серыми иглами прошлогоднего опада. А потом он поднялся, лег рядом со мною, укрыл собой, согрел, обнял. Я обнимала его, кажется, немного плакала, кажется – смущалась, кажется – недолго спала.

      – Будешь чай с шоколадкой?

      – Буду. Особенно, если горький.

      Я налила чаю из его термоса. И чувствовала, что наливаю – из нашего.

      – А ты спрашиваешь, что мне понравилось, – он улыбался и смотрел на меня, словно откуда-то издалека или сквозь сон. – Мне нравишься ты, мне очень нравишься ты.

      – А мне ты. И шоколад. И твоя река тут.

      – И мне шоколадка. Давай еще попробуем, что за зверь такой тот, с шариками.

      – Давай. Только больше сегодня ничего не пробуем, ладно?

      – Хорошо, когда скажешь, тогда и. Так очень хорошо. Очень. Хорошо.

      Мы снова сбились в теплую кучу, замолчали, грелись. Свитер снова заключил меня в свое шерстяное колкое нутро. Я слушала себя на предмет разных романтических чувств, а слышала только «Оду к радости». И шум сосен.

      А потом мы решили, что пора уходить. И медленно, долго уходили. Сюда я шла в ступоре, обратно – под кайфом. И снова ну никак не могла сфокусироваться на дороге. А когда мы уже оказались возле моего дома, рядом с большой прохладной липой, сквозь вечернее тепло от асфальта, Александр целовал мне руки. Вот оно. Он брал каждую мою руку и целовал в ладонь. И так несколько раз. А я в промежутках прижимались лицом к его лицу, вдыхая и выдыхая.

      – Я буду тебе писать, хорошо? Только я на знаю, о чем, и надо ли? Я буду очень ждать, когда ты приедешь.

      – Не надо, не пиши, я все знаю, ты тоже. Не надо шебуршить.

      – Как скажем «родителям»?

      – Ромке, что ли? Я ему вчера сказал все.

      – Как?!

      – Я же вчера очень поздно пришел, я ведь у него ночую, когда тут.

      – И?

      – И он сказал, что дело, очевидно, не в том, что я провожал тебя в параллельное измерение.

      – И я сказал, что ты теперь моя девушка.

      – А он?

      – Он высказал матом свое удивление и сказал, что благословляет, канешна, но не ожидал вот вообще. А Маша все это время улыбалась, как дурочка. А в конце Роминой тирады сказала, что надо будет составить расписание, и что здоровые отношения заразны и поражают тех, кто долго с ними в контакте.

      – Какое расписание?

      – Пребывания у них дома без посторонних личностей.

      – Боже мой!

      – Я слишком отчетливо задержался и слишком однозначно выглядел, чтобы предполагать чтение сонетов, глядя на луну, или стояние в восхищенном одиночестве.

      – Я теперь боюсь им на глаза показываться.

      – Не бойся. Все хорошо есть и будет. Вы же давно знакомы, и уж точно дольше, чем со мной.

      – Но с тобой мы…

      – Да, роднее. А с Ромкой и Машей – дружнее. Ты просто потренируйся на неделе произносить «он мой парень», и отпустит. Я всю