Пересадочная станция. Клиффорд Саймак

перед ним разбрызгивала фонтаны света пирамидка. Инек протянул было к ней руку, но потом передумал. Что толку? Если за долгие годы ему так и не удалось разгадать ее секрет, почему это должно произойти сейчас?

      Милая вещица, но бесполезная.

      Интересно, как там Люси, подумал Инек, и тут же ответил сам себе: наверняка с ней ничего теперь не случится. А ему снова надо работать, а не рассиживаться. Дел полно. Да и время его отныне уже не будет принадлежать ему одному, потому что Земля вот-вот постучится в дверь. Конференции, встречи и тому подобное… Через несколько часов здесь уже, возможно, появятся газетчики. Впрочем, Улисс обещал вернуться помочь, и, может быть, с ним прибудут другие инопланетяне.

      Сейчас он чего-нибудь поест, а потом примется за работу. Если не ложиться спать, можно много успеть.

      Одинокими ночами так хорошо работается… А сейчас ему и в самом деле одиноко, хотя именно сегодня одиночеству положено бы отступить – ведь теперь все изменилось. Теперь у него есть и Земля, и Галактика, и Люси, и Улисс, и Уинслоу, и Льюис, и старый философ-веганец, что спит под каменным надгробием.

      Инек поднялся, прошел к столу и, взяв в руки статуэтку, которую подарил ему Уинслоу, принялся рассматривать ее, медленно поворачивая в свете лампы. В деревянной фигурке человека тоже чувствовалось одиночество – теперь он это увидел, – одиночество путника, шагающего бесконечно долгой дорогой.

      Но ведь по-иному и быть не могло. Он должен был идти один. Выбирать тут не приходилось, потому что этого требовала работа. И теперь она… нет, не закончена, поскольку сделать нужно еще очень много. Но закончилась ее первая часть, и уже начинается вторая.

      Он поставил статуэтку на место и вспомнил, что не успел отдать Уинслоу кусок древесины, который привез ему путешественник с Тубана. Кстати, теперь можно будет рассказать ему, как здесь оказались все эти деревяшки. Они могут даже вместе пройтись по дневникам и выяснить, когда и откуда попала на Землю каждая из них. Уинслоу это занятие наверняка понравится.

      Инек услышал шорох шелка и резко обернулся.

      – Мэри! – воскликнул он.

      Она стояла на границе падающего от лампы света, и всполохи, разбрасываемые пирамидкой, делали ее похожей на сказочную фею. Да, пронеслось у него в голове, именно так, потому что утерянная сказочная страна вдруг вернулась обратно.

      – Я чувствовала, что должна прийти, – сказала Мэри. – Тебе было одиноко, Инек, и я не могла не вернуться.

      Да, не могла. Возможно, так оно и есть. Очевидно, создавая ее образ, он невольно запрограммировал в ней стремление быть рядом с ним, когда ему одиноко.

      Ловушка, подумал он; ловушка, из которой ни он, ни она не могут вырваться. Вместо свободы воли – абсолютная точность механизма чувств, им же самим и созданного.

      Ей не следовало возвращаться, и, наверное, она знала это не хуже его, но ничего не могла с собой поделать. Неужели так будет вечно?

      Инек стоял неподвижно, словно окаменев: всей душой он рвался к ней и в то же время остро