Однажды в Карабахе. Ильгар Ахадов

пока не вмешалась в события опять подлая политика, – тяжело вздохнул Огуз. – Но это уже другая история…

      Однажды, когда мы дислоцировались в Кельбаджарах, высоко в горах, я ночью со своими родичами – а мы служили в одном батальоне – пошли на разведку в стан противника… Вы же знаете, что каждый ераз знал армянский не хуже самого армянина и был сыном гор, как мудро отметил этот начальник, который, почему-то очень нервный, – кивнул он в сторону Прилизанного. Тот недоуменно пожал плечами.

      – Тебе надобно бы за коровами побегать, братец, научиться со скотом общаться и, глядишь, тоже бы стал гориллой, – назидательно обратился Дитя гор к нему.

      Гюля хихикнула, прикрыв ротик, а Зопаев от страха поджал уши. Прилизанный, побагровев, в досаде огрызнулся на Зопаева:

      – Что он говорит? Собрали сюда каких-то психов…

      Тот беспомощно развел руки.

      – Это он меня обзывает? – Прилизанный насупился.

      – Нет, меня… – жалостно простонал секретарь.

      – Не отвлекайтесь от темы, Ганмурат бек, – торопливо попросил я.

      – А я и не отвлекаюсь, – покосился на почти пустой стакан Древний Огуз. Арзуман благоразумно наполнил емкость…

      – Так вот… До этого пропали в ночной вылазке три моих родственника, в том числе и двоюродный брат Хамзат. Мы очень переживали по этому поводу, но утешали себя мыслью, что ребята где-то окопались и следят за позицией врага. Такое уже было.

      Вдруг я с удивлением заметил на деревьях какие-то свежие зарубки. Не было сомнения, что со стороны противника здесь орудовал разведчик, которому было знакомо мое ремесло. Так охотники помечают деревья, когда забираются слишком далеко, чтобы не заблудиться. И когда внимательно присмотрелся к меткам, то почувствовал, что волосы у меня подымаются дыбом. Это был почерк моего покойного отца. Такие зарубки, кроме него могли сделать только два человека на всем белом свете, которых он долго учил своему ремеслу. Это был я, его родной сын, и сын его друга Гургена Ашот. Я не поверил глазам! Не было сомнения, что этот ловкий разведчик, который так близко пробрался к нашим позициям, был не кто иной, как мой вероломный друг Ашот.

      Я был вне себя от гнева, но сдержался и о своем открытии никому не рассказал. Даже родичам, которые также увидели зарубки, но, естественно, не додумались, кто их оставил.

      Утром я доложил комбату о ночных вылазках вражеской разведки и посоветовал укрепить передние посты. Командир был карабахский – седоватый мужик с прокуренными усами. Когда-то бывший тракторист, потеряв родных и близких в Ходжалы3 и увидев их обезображенные трупы, как говорят очевидцы, поседел в один миг. Сам он, весь израненный, чудом остался живым…

      Теперь он старался пленных не брать…

      Комбат внимательно выслушал меня и тяжело вздохнул:

      – Я сам хотел об этом с тобой посоветоваться, Ганмурат, – прикурил он от ночного костра трубку, – ребята из верхнего села, из батальона Кара Керима, сообщили, что тут появился какой-то новый отряд, одетый в масхалаты, банданы, и наносит нам немалый

3

…потеряв родных и близких в Ходжалы… – в ночь с 25-го на 26-ое февраля 1992 года в этом городе Карабаха произошло массовое истребление мирного азербайджанского населения. Армянским формированиям потворствовал дислоцированный в г. Степанакерте (в 1991 году, Аз. властями переименован в дореволюционное историческое название Ханкенди) 366 мотострелковый полк Объединенных Сил СНГ, личный состав и вооружение которого непосредственно участвовало в этом штурме. Было убито 613 человек – из них 106 женщины, 63 дети, 70 старики. 487 человек стали калеками, 1275 попали в плен и были подвергнуты нечеловеческим пыткам. 150 пропало без вести… Азербайджан, ряд государств и международных организаций классифицирует произошедшее, как геноцид (Ходжалинский).

Ком. 366-го полка – Зарвигоров Юрий Юрьевич.

Нач.штаба первого батальона – Читчян Валерий Исаакович.