Исповедь лунатика. Андрей Иванов

Такую, с подбитым ухом, хромая, куцая, серенькая…

      Нет, никто не видал. Зевки, безразличие. Его самого могли так же запросто – кис-кис-кис – заманить в камеру и придушить, придушить и сожрать.

      – Уши есть? – спросили его вместо ответа.

      Сигарет у него не было. Он и не курил.

      Отчего-то было не жалко той кошки. Не знаю почему…

      Целый день вспоминали и смеялись, то над кошкой, то над хромым дураком.

      – Ходит да побрякивает…

      – Кошечку не видали с подбитым глазом? – передразнил воришка из Нарвы.

      Смех.

      – Ну и житуха, – процедил шофер. – Не позавидуешь.

      – Нечего жалеть, – прорычал Фашист. – Сам себя на цепь посадил.

      – Да за такие деньги – тьфу!

      – Чмо, ничего не скажешь.

      – Какая ему тут кошка? – глумился Фашист. – Шкурка от кошки.

      Все ржали, почесываясь.

      – Иди, поищи под решкой!

      – Там, на воле валяется!

      – Подбери и сшей себе чучелок!

      Хохот.

      На девятый день к нам в камеру внесли умирающего от рака. Через неделю он умер. Он тоже голодал вместе с нами. Мы все разом стали убийцами. Мы убили человека, который умирал от рака. Мы заморили несчастного голодом. Да что мы… Он сам ничего не ел. Он уже не говорил. Из его рта бежала струйка отвратительной желтоватой жидкости. Он только хрипел. Лицо медного цвета. Как желтушный. Мы даже не знали его имени. Он просто лежал, вытянув ноги. Наверное, по ногам бегали судороги, потому что они дергались. Они были черные; возможно, он уже давно не мылся. Он и не соображал ничего, ни где находится, ни кто он сам. Мы его не трогали. Наверное, надо было переворачивать с боку на бок, но – не наше дело… К нему приходили врачи и медсестры. Стояли в изумлении над ним, как те датчане возле туши выброшенного на берег кита, – осматривали, заглядывали в глаза, светили чем-то, вытирали сопли, меняли простыни… Он стойко переносил их заботы. Но по всему было видно, что этот уход был для него страшным мучением. Он и дышал со стоном. Лучше б не кормили совсем. Пальцы цвета древесной коры. Губы синие, с желтоватой каймой. В таком состоянии не до еды. Пихали насильно: каша вываливалась изо рта вместе с желчью. Сердобольная медсестра приходила и кормила. Три раза пришла и больше не появлялась. И правильно. Человек умирает, зачем его беспокоить по пустякам, какая-то баланда, вы что, издеваетесь?.. пусть умирает спокойно… это последнее дело, которое нужно довести до конца без спешки и суеты… тут никто не нужен – даже самая заботливая на свете ангельская медсестра… Мы не тревожили мужика, дали ему спокойно испустить дух. Фашист наказал всем курить только у решетки, говорили вполголоса, чтобы не мешать ему стонать и вздрагивать. Наконец, умер, и нас незамедлительно обвинили в убийстве. Фашиста ставят к стенке и вяжут у нас на глазах.

      – Остальных раскидаем по камерам! – рявкнул пузатый капрал.

      – Да ну, нах, – застонали нарвитяне; им было по кайфу вместе, пригрелись, как щенки, даже шконки сдвинули.

      – Еще скажете,