Брать живьем! 1919-й. 2. Сергей Юров

бы, что обогатился важными сведениями, но все, как говорится, в копилку.

      Хм-м, поговорить-то поговорил, только проку чуть. Не дает мне покоя этот клад. Мог ли Зайцев пойти на аферу? Мог, конечно, но что-то слабо верится. А Соколов?.. Похоже, он и впрямь затеял какую-то игру с похитителями. Значит, на него падает подозрение?.. Черт его знает!.. А вдруг милиционеры, скитаясь по лесу, пошли на сговор и вдвоем перепрятали cаквояжи? Версия имеет право на существование, как и то, что клад могли отрыть либо казаки, либо бандиты.

      Не проехали мы по улице и пятидесяти метров, как от одного из домов к пролетке метнулся невысокий полноватый мужчина.

      – Караул! – кричал он скрипучим басом, размахивая руками. – Беда!

      – В чем дело, дядя? – притормаживая лошадь, спросил Нетесов. – Мы из милиции.

      – Из милиции? Отлично… то есть, какое там отлично? Соседа зарезали!.. Видно, вон те, в бричке!

      Я проследил взглядом за движением его пальца и увидел, как впереди неспешно катит черный экипаж.

      – Ваше полное имя? – резко произнес я.

      – Пров Василич Голиков.

      – Оставайтесь здесь! – приказал я ему и, взглянув на Нетесова, махнул рукой. – Артем, гони за бричкой!

      – Эх, лошадка-то приустала. Ну, ничего, попробуем.

      Лошадь, действительно, не показала в деле особой прыти. Заметив за собой погоню, двое в бричке легко от нас оторвались и свернули в третий по счету переулок. Когда мы до него добрались, их уже на нем не было видно.

      – Скоро же они его преодолели! – сказал я, поглядев на пустую дорогу. – Как называется переулок, Артем?

      – Cиреневый.

      – Сиреневый, значит… Ладно, поворачивай назад!

      Голиков послушно ждал нас на том же месте, где был оставлен. Мы спрыгнули с пролетки и поспешили за ним через открытую настежь калитку к дому – основательному каменному строению с новой железной кровлей и красивым деревянным крыльцом.

      – Захожу к соседу, будем говорить, соли попросить, а ему уж ни до чего нет дела, на полу лежит весь в крови! – тараторил Голиков, оборачиваясь к нам. – И кто ж его так?.. Боже, твоя воля, вот, изверги!..

      – Вы их хорошо рассмотрели?

      – Убивцев-то?.. Нет, они уж в бричку садились, когда я из дома вышел.

      – А вы где живете?

      – Через дом отсюда.

      Пройдя крыльцо и сени, мы зашли внутрь дома. Добротная мебель, красивые обои, блестящий паркет, картины на стенах – все указывало на то, что под этой крышей царило благополучие.

      – В зале лежит, бедняга – сказал наш провожатый, указав на тяжелые плюшевые портьеры.

      Едва мы откинули их, как в ноздри ударил тошнотворно-приторный запах крови. Мертвец, мужчина лет сорока с обширной лысиной и пушистыми бакенбардами, лежал в домашней одежде на боку, обняв руками живот и подтянув к нему ноги. Персидский ковер был сплошь заляпан кроваво-красными пятнами.

      – Ох, Ларион Захарыч, Ларион Захарыч! – протянул Голиков, тяжко вздыхая. – И как же тебя, соседушка, угораздило?

      – Фамилия жертвы? – повернулся я к нему, доставая блокнот