Мир без конца. Кен Фоллетт

не заметить, что он всю неделю избегал смотреть ей в глаза. Но его признание будет, пожалуй, хуже всего того, что она успела себе навоображать.

      Он ни с кем не разговаривал после ссоры с Гризельдой, Элфриком и Элис. Никто даже не знал, что его дверь погибла. Мерфину очень хотелось с кем-нибудь поделиться, но он сдерживался. С родителями откровенничать не было смысла: мать примется рассуждать, что да как, а отец лишь посоветует быть мужчиной. Конечно, можно было бы потолковать с братом, но после той драки с Вулфриком их отношения стали прохладнее. Мерфин считал, что Ральф повел себя недостойно, и брат это знал.

      Признаваться Керис в допущенной глупости было страшно. На мгновение Мерфин задумался, в чем причина этого страха. Он вовсе не боялся того, что она может сделать, когда узнает правду. С Керис станется облить его презрением – в этом она, без сомнения, хороша, – но вряд ли скажет что-то такое, чего он сам не внушал бы себе всю неделю.

      Он вдруг понял, что боится сделать ей больно. Мерфин мог стерпеть ее гнев, но причинять ей страдания было для него невыносимо.

      – Ты еще любишь меня?

      Юноша не ожидал такого вопроса, но ответил сразу:

      – Да.

      – Я тоже тебя люблю. Со всем остальным мы справимся вместе.

      Как бы он хотел, чтобы Керис оказалась права. На глазах выступили слезы сожаления, и Мерфин отвернулся, чтобы Керис ничего не заметила. По мосту брела многолюдная толпа, следуя за медленно двигавшейся повозкой; ну да, Полоумную Нелл гнали кнутом к перекрестку Висельников в Новом городе. Мост и без того запрудили отъезжающие торговцы со своими повозками, и давка была неизбежна.

      – Что случилось? Ты плачешь?

      – Я был с Гризельдой, – резко сказал он.

      Керис разинула рот.

      – С Гризельдой? – с сомнением переспросила она.

      – Мне очень стыдно.

      – Я-то думала, с Элизабет Клерк.

      – Она слишком гордая, чтобы предлагать себя.

      Тут Керис задала вопрос, который смутил Мерфина:

      – А, так ты пошел бы с нею, если бы она предложила?

      – Я не это имел в виду!

      – Гризельда! Пресвятая Дева Мария, я думала, что достойна большего.

      – Конечно, достойна!

      – Lupa[29], – коротко высказалась Керис.

      – Она мне даже не нравится. Это было так противно.

      – По-твоему, от этого мне легче станет? Хочешь сказать, что не извинялся бы, если бы тебе понравилось?

      – Да нет же!

      Керис будто нарочно все истолковывала превратно, и Мерфин был близок к отчаянию.

      – А что на тебя нашло?

      – Она плакала.

      – А, чудесно! Значит, ты теперь будешь утешать каждую девушку, которую застанешь в слезах?

      – Да погоди ты! Я просто пытаюсь объяснить, как все случилось. Я сам не хотел…

      Чем больше он оправдывался, тем сильнее становилось ее презрение.

      – Не пори чепухи. Раз не хотел, ничего бы не было.

      – Пожалуйста, послушай! – раздраженно

29

Потаскуха (лат.).