Последние дни наших отцов. Жоэль Диккер

раздет, но от возбуждения не чувствовал ночного холода. Толстяк шагал по темной безлюдной дороге быстро, словно знал, куда идти, – широким шагом, потом даже побежал, потом застыл на месте. Пэл бросился за куст, думая, что его заметили. Однако Толстяк не обернулся, пошарил в карманах и вытащил оттуда какой-то продолговатый предмет. Радиопередатчик? Пэл затаил дыхание: если предатель-Толстяк его обнаружит, то наверняка убьет. Но в руках у Толстяка был не передатчик. Расческа. Пэл в изумлении смотрел, как Толстяк причесывается, стоя посреди ночи на тропе. Он перестал что-либо понимать.

* * *

      Толстяк по-женски взвизгнул и уронил расческу в грязную лужу, боясь даже обернуться и посмотреть, кто его зовет. Не лейтенант Питер, он бы его узнал по акценту; лейтенант тоже называл его Толстяком, но в его устах это звучало скорее как “Тоулстьюк”. Наверно, это Дэвид-переводчик. Да, точно Дэвид. Толстяк приготовился к военной тюрьме, полевому суду, возможно, к смертной казни. Как объяснить офицерам УСО, что он каждый вечер дезертирует из Данэм-Лоджа, чтобы встретиться с женщиной? Его расстреляют, наверно публично, в назидание всем. Он задрожал всем телом, сердце у него остановилось, на глаза навернулись слезы.

      – Толстяк, мать твою, ты что творишь?

      Сердце Толстяка забилось снова. Это Пэл. Его славный Пэл. Ах, Пэл, как он любит его! Да, в этот вечер любит больше, чем когда-либо. Ах, Пэл, храбрый вояка, верный друг, да и из себя видный, обаятельный, все дела. Какой потрясающий парень!

      Голос Пэла раздался снова:

      – Ну, Толстяк! Что происходит, черт тебя дери?

      Толстяк глубоко вздохнул.

      – Пэл, это ты, Пэл? Ох, Пэл.

      – Я конечно, кто же еще!

      Великан подбежал к Пэлу и обнял его изо всех сил. Он был так счастлив поделиться своей тайной!

      – Э, Толстяк, да ты вспотел!

      – Потому что я бегу.

      – Да куда бежишь-то? Знаешь, что с тобой будет, если тебя сцапают?

      – Не волнуйся, я все время так делаю.

      Пэл не мог опомниться.

      – Я хожу к ней, – объяснил Толстяк.

      – К кому?

      – К той, на ком я женюсь после войны.

      – И кто она?

      – Официантка из паба.

      – Из паба, где мы были?

      – Да.

      Пэл был потрясен: Толстяк в самом деле ее любит. Тот, конечно, уже говорил это в туалете, но никто ему не поверил, да и сам Пэл посчитал эти слова пьяными откровениями.

      – И ты ходишь к ней? – недоверчиво спросил он.

      – Да. Каждый вечер. Когда не приходится прыгать по ночам. Черт бы подрал эти ночные прыжки! И так весь день только этим и занимаемся, а вечером – здрасьте, снова-здорово. Как ты меня заметил?

      – Толстяк, в тебе по меньшей мере сто десять кило. И ты хочешь, чтобы тебя не заметили?

      – Елы-палы. Надо в следующий раз не облажаться.

      – Через неделю учеба кончается.

      – Знаю. Потому и хочу выяснить хотя бы, как ее зовут… Чтобы найти ее после войны, понимаешь?

      Конечно,