Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева». Евгения Якушина

Милюкова, на этот раз особо уделив внимание профессору Левицкому. Хотя умозаключение Митеньки о недопустимой для лестничной эквилибристики комплекции Фёдора Федоровича и выглядело вполне убедительным, сыщик решил все-таки проверить версию убийства из мести за подпорченную репутацию.

      Профессора учинённый ему допрос крайне возмутил, хотя Терентьев был предельно деликатен и повернул все так, будто выяснял возможные причины конфликта Сёмина и Борэ.

      На прямой вопрос, знал ли Левицкий о скандальной статье, профессор ответил бурно и многословно, перечислил все свои заслуги перед наукой, университетом, Россией и самим его императорским величеством и потребовал от Терентьева назвать хотя бы одну причину, по которой «этот низкий человек» посмел марать его имя. У сыщика таковых причин не нашлось, зато обнаружилось предположение о том, что профессора такая бессовестная клевета наверняка до крайности возмутила. Едва лишь он высказал эту мысль, как тут же был разжалован из «приличных образованных людей» в «бесчестных смутьянов, смеющих намекать на невесть что». Терентьева эта атака нимало не смутила, и он уже в более настойчивой форме потребовал от профессора объяснений, почему тот предпочёл умолчать об инциденте со статьёй при их первом разговоре. После столь недвусмысленного обозначения подозрений, которые «господин ищейка», очевидно, имел наглость питать в его отношении, Левицкий окончательно вышел из себя и заявил, что разговор продолжать не намерен.

      Тогда Терентьев напомнил, что он чиновник московской сыскной полиции, и что он не светскую беседу изволит вести, а расследование одного убийства и одной смерти при невыясненных обстоятельствах, и что его полномочия позволяют пригласить профессора для беседы в канцелярию, что, вкупе со статьёй, выглядеть будет совсем уж скандально.

      Левицкий гнев свой не умерил, но далее выказывал своё возмущение лишь в форме нарочитой надменной вежливости. Да, он знал о статье ещё до гибели писаки. Да, сообщать об этом никому не собирался, дабы не расстраивать любезнейшую Александру Михайловну, которая, естественно, не знала, какой подлец оказался под её крышей. Да, единственным посвященным в историю был Рихард Яковлевич Штольц, с которым Фёдор Фёдорович приятельствовал во время встреч в Милюкове. И да, ему бы очень хотелось понять, откуда всё это известно господину сыщику.