Сочинения. Романы, повести и рассказы. Иллюстрированное издание. Федор Достоевский

Дуни глаза блестели.

      – То, что вы говорите, мне очень нравится, Дмитрий Прокофьич, – сказала она.

      – Я тут, конечно, ничего не знаю, – отозвалась Пульхерия Александровна, – может, оно и хорошо, да опять ведь и бог знает. Ново как-то, неизвестно. Конечно, нам остаться здесь необходимо, хоть на некоторое время…

      Она посмотрела на Родю.

      – Как ты думаешь, брат? – сказала Дуня.

      – Я думаю, что у него очень хорошая мысль, – ответил он. – О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести дело, так в этом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…

      – Ура! – закричал Разумихин, – теперь стойте, здесь есть одна квартира, в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот на первый раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?

      – Как, Родя, ты уж уходишь? – даже с испугом спросила Пульхерия Александровна.

      – В такую-то минуту! – крикнул Разумихин.

      Дуня смотрела на брата с недоверчивым удивлением. В руках его была фуражка; он готовился выйти.

      – Чтой-то вы точно погребаете меня али навеки прощаетесь, – как-то странно проговорил он.

      Он как будто улыбнулся, но как будто это была и не улыбка.

      – А ведь кто знает, может и последний раз видимся, – прибавил он нечаянно.

      Он было подумал это про себя, но как-то само проговорилось вслух.

      – Да что с тобой! – вскрикнула мать.

      – Куда идешь ты, Родя? – как-то странно спросила Дуня.

      – Так, мне очень надо, – ответил он смутно, как бы колеблясь в том, что хотел сказать. Но в бледном лице его была какая-то резкая решимость.

      – Я хотел сказать… идя сюда… я хотел сказать вам, маменька… и тебе, Дуня, что нам лучше бы на некоторое время разойтись. Я себя нехорошо чувствую, я не спокоен… я после приду, сам приду, когда… можно будет. Я вас помню и люблю… Оставьте меня! Оставьте меня одного! Я так решил, еще прежде… Я это наверно решил… Что бы со мною ни было, погибну я или нет, я хочу быть один. Забудьте меня совсем. Это лучше… Не справляйтесь обо мне. Когда надо, я сам приду или… вас позову. Может быть, все воскреснет!.. А теперь, когда любите меня, откажитесь… Иначе я вас возненавижу, я чувствую… Прощайте!

      – Господи! – вскрикнула Пульхерия Александровна.

      И мать и сестра были в страшном испуге; Разумихин тоже.

      – Родя, Родя! Помирись с нами, будем по-прежнему! – воскликнула бедная мать.

      Он медленно повернулся к дверям и медленно пошел из комнаты. Дуня догнала его.

      – Брат! Что ты с матерью делаешь! – прошептала она со взглядом, горевшим от негодования.

      Он