Тёмная поэзия. Олег Хасанов

Мимо. Мимо!

      Мелькнёт двуколка в свете фонарей,

      и тени голубая пантомима

      к руке пустой протянется моей.

      Я потянусь навстречу, если б… Если б

      Письмо в две строчки: «Милая, прости!».

      Участливо выскакивают кресла

      и замирают на моём пути.

      Я вру себе: «Мне только отдышаться

      и я его, конечно же, дождусь!».

      Но сон, подонок, не даёт мне шанса,

      он говорит: «Забудь его, останься»,

      и отнимает явь и боль и грусть.

                                 ***

      Вода совсем остыла. Сводит пальцы,

      покрытые бороздками морщин.

      О, как мне надоело просыпаться,

      куда нелёгкий случай притащил!

      На крик вбегает Эльза, суетится,

      трёт полотенцем одубелый стан.

      Почти без зла шучу: «Ночная птица,

      порхать ты не устала по кустам?».

      Когда женат он, тайны не нарушу —

      запрусь и спать, веди его к себе».

      Но вместе с шуткой просится наружу,

      как странно, зависть к девкиной судьбе.

      Отзавтракав, одеться и на рынок;

      Работа вмиг размоет эту блажь.

      К тому же моя новенькая – Нина —

      пока весьма посредственный торгаш.

      Сбегаю вниз, а настроенье в гору;

      Стучат подбойки звонким молотком,

      но нахожу за дверью коридора

      корзину под батистовым платком.

      Сквозь белоснежный хлопок проступают

      разводы цвета свежего мерло

      и в тот же миг безжалостная память

      вдруг оживит что прежде отмерло…

      Не может быть! А почему не может?

      Рукой безвольной сдёргиваю ткань.

      Мороз игольчатый бесчинствует на коже

      и сердце бьёт пошлейший канкан.

      Сознания расколотая льдина

      скрежещет гулко мрачные слова:

      «Не может быть! Но это точно Нина…

      Верней, её, несчастной, голова».

      Разинут рот, глаза в безумной неге

      сощурены, под веки закатясь;

      Дорожки крови, высохшие в беге,

      напоминают дьявольскую вязь.

      Из грубых и безжалостных пробоин

      сочится сукровичная слюда.

      Лишь только тот, кто бесконечно болен

      и не боится Божьего суда

      свершает сатанинские обычьи,

      что встретишь разве на страницах книг…

      Рога торчат из черепа и бычьи

      тестикулы нанизаны на них.

      Глава вторая

      Исповедь

      Она

      Оставив с полицейскими Эльзу,

      взбегаю вверх по Ратушному съезду;

      Трещат подбойки, грязь чернит подол.

      Мне лают вслед бездомные собаки

      и глупо ухмыляются зеваки,

      уродливые все, как на подбор.

      Плевать, плевать на их дурное семя!

      Плевать, что будет завтра с ними всеми!

      Мой демон снова вырвался из тьмы!

      Нет толку в дознаваниях ищеек,

      когда нечистый ждёт у каждой щели

      и обращает