Холм псов. Якуб Жульчик

вместе виски, вместе мы не пьем даже чай и не спорим о том, кто был большей сукой в Польше: Квасневский, Чажастый или Мариан Дзюрович [15]. У нас длинная история неразговоров. Годы тщательно лелеемых, серьезных обид. Возможно, мы следим за молчанием друг друга, чтобы друг друга не поубивать.

      А может, я просто его боюсь, потому что все еще молокосос, а ему этот страх необходим как хлеб.

      Так или иначе, я должен что-то сказать, потому что иначе у меня порвется какой-нибудь сосудик.

      – Лович? – спрашиваю я через миг, и мне хочется засмеяться.

      – Нет, – отвечает отец, даже не взглянув на меня.

      – У отца нет времени. Он в политику играет. Создает комитеты, как Куронь [16],– говорит Гжесь.

      – Куронь, – повторяет мой отец, вытирая рот салфеткой. – Куронь, по крайней мере, был честен, а не как все эти суки.

      – В какую политику? – спрашиваю я.

      – Еще увидишь. В серьезную. Будет президентом, – говорит Гжесь и встает со стула.

      – Президентом? – спрашиваю я.

      – Польши, – говорит Гжесь.

      – Мира, – бормочет Йоася.

      – Куда идешь? – спрашивает отец.

      – За пивом, – говорит Гжесь.

      – Тебе уже хватит, – отвечает отец.

      – Стрессовая ситуация, нужно выпить, – Гжесь машет рукой на нас, на стол, на тени.

      Я не хочу скандала. Не хочу, чтобы Юстина в первый же вечер видела ссору. Мой стресс сосредотачивается на ней. Она – его центр. Без нее мне было бы проще. Пожалуй, я чувствую это. Она вертится на стуле, ест неимоверно медленно, обмахивает пот со лба.

      – Мы должны отозвать Булинскую, – заявляет отец. – Организуем референдум. Собираем голоса.

      – Если отзовете, то должны быть выборы, – говорит Юстина.

      – Значит, будут, – отвечает он.

      – Будете выдвигаться? – спрашивает она.

      – Я просто хочу ее отозвать. Вывезти ее на тачке навоза, – отвечает отец.

      – Я сделаю кофе, – говорит Агата, встает, идет на кухню. Тени сгущаются. Отец смотрит вверх, на выключенный верхний свет.

      – Нужно ее отозвать, потому что это бандитская земля, – заявляет он через миг и говорит в сторону кухни. – Мне – черный.

      – Что именно тут происходит? – спрашиваю я.

      – Как это что происходит? – фыркает он. – Ну как это – что?!

      Гжесь возвращается с кухни с двумя банками пива. Садится за стол, открывает одну, вторую дает мне. За ним входит Агата, вносит поднос с кофе, ставит на столе.

      – Покажу, если захочешь. Люди – бедны. У них есть нечего. Нет работы. Или у них – плохая работа. А кто-то – богат. Богатеет на преступлении, – отвечает отец.

      – Я тебе говорил, – смеется Гжесь. – Куронь. А то и Ленин.

      – Бандиты богатеют, – говорит отец.

      – Бандиты? Такие как Мацюсь? – спрашиваю я, пытаясь угнаться за ним. Когда он говорит о бандитах и ограбленных бедных людях, то не смотрит ни на кого, всматривается куда-то в воздух за моей головой.

      – Мацюсь уже забрал

15

Квасневский Александр (р. 1954) – президент Польши в 1995–2005 гг., представитель левого крыла Социал-демократической партии Польши, поддерживавший при этом прозападный путь развития страны (вступление в НАТО и Евросоюз произошли при его президентстве); Чажастый Влодзимеж (р. 1960) – польский политик, член Государственного совета по радио и телевидению, участник коррупционного «скандала Рывина», обвинялся в давлении на медийные институты страны (официальное обвинение так и не было выдвинуто); Дзюрович Мариан (1935–2002) – президент Польской федерации футбола.

16

Куронь Яцек (1934–2002) – польский диссидент, создал нескольких нелегальных организаций в социалистической Польше (в том числе разрабатывал стратегию для знаменитой «Солидарности»); известен лозунгом «не жгите комитеты, создавайте свои», обращенным к польским диссидентам.