призывает к суду над ней. Он по всей справедливости бросает вызов неограниченной власти, позволяющей ее представителям попирать запретные границы. Отнюдь не выступая за всеобщее своеволие, бунтарь хочет, чтобы свободе был положен предел всюду, где она сталкивается с человеком… В этом глубочайший смысл бунтарской непримиримости. Чем более бунт осознает необходимость соблюдения справедливых границ, тем неукротимей он становится. Бунтарь, разумеется, требует известной свободы для себя самого, но, оставаясь последовательным, он никогда не посягает на жизнь и свободу другого. Он никого не унижает. Свобода, которую он требует, должна принадлежать всем; а та, которую он отрицает, не должна быть доступна никому. Бунт – это не только протест раба против господина, но и протест человека против мира рабов и господ. Стало быть, благодаря бунту в истории появляется нечто большее, чем отношение господства и рабства. Неограниченная власть уже не является в нем единственным законом. Во имя совсем иной ценности бунтарь утверждает невозможность тотальной свободы, в то же время требуя для себя свободы относительной, необходимой для того, чтобы осознать эту невозможность. Каждая человеческая свобода в глубочайшем своем корне столь же относительна. Абсолютная свобода – свобода убивать единственная из всех, не требующая для себя никаких границ и преград. Тем самым она обрубает свои корни и блуждает наугад абстрактной и зловещей тенью, пока не воплотится в теле какой-нибудь идеологии. Стало быть, можно сказать, что бунт, ведущий к разрушений алогичен. Будучи поборником единства человеческого удела бунт является силой жизни, а не смерти. Его глубочайшая логика – логика не разрушения, а созидания».
Жюльен Бенда встретил выступление друзей громкими аплодисментами.
– Ты, Альбер Камю, написал великую книгу! – сказал он. – Дай я пожму твою честную руку! Как мужественно ты выступил против иррационализма и нигилизма немецкой философии, и романтического экзистенциализма! Однако, позволь тебе сказать, ты очнулся только после Второй мировой войны, когда немцы уже проявили все безумие своего «обманчивого куража», как сказал Томас Манн. Я же написал свою книгу «Предательство интеллектуалов» накануне Второй мировой! И все мои опасения вскоре полностью подтвердились! И тогда мою книгу издали второй раз. Ты думаешь, даже эта страшная война смогла придать моим словам силу? О них тут же забыли. А немецкий идеализм живее всех живых. Вот что я тогда писал.
Ж. Бенда «Предательство интеллектуалов»:
«Напомним, что в истории философии почитание единичного, индивидуального – это вклад немецких философов (Шлегеля, Ницше, Лотце), тогда как метафизическое преклонение перед всеобщим (соединенное даже с некоторым пренебрежением к экспериментальному) – преимущественно греческое наследие человеческого разума; так что и в этом отношении учение современных интеллектуалов в его глубинных особенностях