Страшная граница 2000. Вторая часть. Петр Илюшкин

скисший? Где восторг? Это же Родина!

      Вопрос этот, о чьей-то Родине, я прослушивал ежегодно.

      Ежегодно и задумывался:

      «Родина? Чья именно Родина? Моя?»

      И где она, моя милая Родина?

      Может, в далекой Сибири, в Иркутске, где меня соизволили родить?

      Но какая это Родина, ежли Иркутск я никогда не видел. Отец и мать уехали оттуда, когда я был совсем ещё грудным.

      Может, майн Фатерланд – Дон и станица Берёзовская, куда меня привозят каждый год на летние каникулы к дедушке и бабушке?

      Сюда, в родовое гнездо Ильиных, мой отец привёз меня совсем грудным. Однако пребывание мое оказалось таким же мизерным, как солдатский отпуск.

      Дело в том, что мама моя шибко не понравилась свекрови. А посему вынуждена была уехать в соседнюю станицу Островскую. Там предложили работу и служебную мизерную квартирку.

      Так где же моя Родина? В какой из двух станиц, разделённых полынными степями рубежом в сорок длинных вёрст?

      Впрочем, станицу Островскую тоже нельзя назвать моей милой родиной. Ведь хлопал я наивными детскими глазками здесь совсем недолго.

      Родители, имея несварение характеров, развелись.

      Диспозиция сил оказалась такой: я достался маме, мой старший брат Роман – отцу.

      Рома жил в Березовской у деда с бабкой. Я – в Островской.

      Характеры у нас были совсем разные. Например, брат, в отличие от меня, не имел склонности к «самоходам».

      Несмотря на свои три годика, я жаждал свободы и самостийности.

      Мама уходила на работу, оставляя меня скучать одного. И что я, неразумное дитё?

      Вот один только пример. Каким-то чудом открыв дверь в неизведанный страшный мир великанов, я решил его изведать.

      Долго кружила меня нелёгкая по узким улочкам станицы. И остановила только тогда, когда поставила перед страшным лицом костлявой смерти.

      Смерть хищно щурилась из кабины тяжёлого грузовика, неумолимо накатывающего на меня.

      Как вкопанный, замер я посреди дороги. Широко раскрытыми глазами смотрел, как тяжёлая махина, скрипя железом, приближается ко мне. А сил убежать нет!

      Оставалось только одно средство!

      Мой жалобный, пронзительный, как пароходная сирена, вой остановил смертоносный грузовик.

      Набежавшие со всех сторон станичники с удивлением наблюдали очевидное-невероятное:

      Посреди улицы – чумазый трёхлетний малыш орёт благим матом. В полуметре от него – капот тяжёлого грузовика. В кабине машины спит мертвецки пьяный шофер.

      Схватив меня, кто-то крикнул:

      – Ты чей, сынок?

      Размазывая по грязным щёкам слезы, я честно признался:

      – Мамин!

      Погудела-погудела тогда станица, выискивая мою маму. Но отбирать меня, неразумного, не решилась.

      А через год какие-то оручие грубые злобные тётки пришли и отобрали! Под видом того, что мама моя сильно верующая, имела прозвище «Валя – богомолка».

      Советскому человеку, да ещё в прекрасном 1970 году, такое не прощалось! Это ж самый вредительский антисоветский