Русланиада. Владислава Николаева

свет из-за окна. Базаафа не было на полу, там был лишь плед, сложенный прямоугольником.

      Боцман, сосредоточенно высунув язык, занёс ногу, готовясь поставить её на пол.

      Лежанка предательски скрипнула.

      Глаза Юрика остались закрытыми.

      Боцман мысленно похвалил себя и сел.

      Лежанка возмущённо крякнула.

      Юрик нахмурил брови и почесал во сне нос, выпуская закушенный угол пледа изо рта.

      Не проснулся.

      Боцман поднялся, и, стараясь избегать скрипучих половиц, похромал к окошку.

      Базааф, редкой силы человек, выполнял свой утренний ритуал. Боцман ему только дивился. Юрик считал, что он из горцев, но Боцман и моряки с Морского собрания не доверяли суждениям Юрика… Нет, паренёк хороший, но откуда ему знать о горцах, если ни один из опытных мореплавателей в глаза их не видел.

      Базааф сидел лицом к морю, без рубахи, немыслимо изогнув ноги на голых камнях. Затею сидеть на пороге дома Боцман отверг ещё три десятка лет назад – острые камушки впивались в седалище так, что потом невозможно было и на пуховую перину присесть. Не то чтобы у Боцмана когда-то была пуховая перина.

      Базааф не шевелился, погружённый в себя. Горизонт был серый, Солнце не торопилось. В конце концов зима, летом другое дело. Гарпун первого луча выстрелил в небосклон, но прежде чем он показал острие, Базааф обернулся на дом и накинул на плечи рубаху.

      – Будь здоров, – он поприветствовал Боцмана, прижимая за собой дверь. Низкий голос заставил скромную утварь в комнатке вибрировать. Богатырь хоть и говорил негромко, звучала его речь всегда внушительно.

      Юрик дёрнулся, сдвинув брови к переносице – вырывался из сладчайшего юношеского сна. Страх, что Базааф уйдёт по важным делам без него, подстёгивал парня лучше, чем ругань капитана подстёгивает матроса. Юрик боролся, но сон неумолимо затягивал в свои сети. Юрик не дал маху, Юрик вырвался. Ошалело захлопал глазами, подняв голову к окну.

      – Вставай, парень, – подбодрил Базааф, сдвигая колени Юрика с лавки на пол и садясь за стол.

      Боцман выложил перед ним два круга хлеба и полез в печь за кашей.

      Базааф принялся резать лепёшки на ломти. В поселке хлеб всегда ломали руками, но Боцман не считал уместным придираться к гостю. Юрик ещё не вполне придя в себя ото сна принялся жевать всунутый ломоть.

      – Ешь, – подбадривал Базааф. – А то в следующий раз Боцман сослепу прихватит тебя вместо удочки.

      Юрик удивлённо вскинул брови и округлил глаза.

      Ох и доверчивый. Нирга как-то сказала, что под его глаза стоило бы маяк выстроить. Он похоже на веру принял, что она что-то с его глазами сделать решила – вежливо отказался жить в её большом доме. Нирга не обиделась, долго смеялась.

      – Мужчина крепок должен быть, – продолжал наставлять Базааф, – не отъевшийся и обрюзглый – этого уважающий себя человек допускать не должен, а сильный. А силу, если её в тебя родители не вложили, надо самому в себя вложить. Нужно рано вставать, разминаться,