И создал из ребра я новый мир. Эд Курц

все меня и только меня касается, а не тебя.

      – Милый, я просто интересуюсь!

      – Интересуешься, ага. – Он усмехнулся и потащился в гостиную. – Ну да, ну да. Ты – просто интересуешься. Ха.

      Он включил лампу и открыл шкафчик с напитками у книжных полок, из которого достал бутылку виски и хрустальный бокал. Теодора мышью юркнула за мужем, пока тот наливал на три пальца, осушал налитое одним глотком, затем подмахивал еще на три. Она встала за диваном и стиснула руки в кулаки, глядя, как он напивается.

      – Кто такой мистер Уинстон?

      Ральф хрипло кашлянул, выпитое взбурлило у него в глотке.

      – Прокатчик, – сказал кое-как он. – К нам новую киношку привезли.

      – И что это за киношка?

      – Боже, Теодора…

      – Я просто спрашиваю.

      – Если хочешь знать, это фильм про сексуальную гигиену. Та дрянь, которую нам втюхивают как социально значимую и которая на деле – чистой воды эксплуатационное кино.

      – Ох…

      – Перед каждым показом выступает паря в костюме доктора. Торгует какими-то книжками. Потом идет сеанс – фильм про девицу, которую солдафон обрюхатил по пути на войну, со всеми вытекающими. Сказал, мол, вернется домой, на ней женится, а потом ей приходит письмо, где прописано, что его убили, ну а девчонка уже, считай, на сносях. – Рас поставил бутылочное горлышко на краешек стакана, плеснул еще на два пальца. – Ну а последняя катушка – настоящая громадина.

      – Даже так? – Теодора немного расслабилась. Теперь, когда вроде поумерил пыл и муж. Он напивался на скорую руку, но хотя бы говорил с ней. – И что на ней?

      – Живорождение, – бросил Рас с некоторым отвращением. – Я ее не видел и, Богу ведомо, не хочу, но вот что на ней. В самом конце. Самые натуральные роды – все видно так же хорошо, как твой нос.

      Теодора покраснела и выпучила глаза.

      – Но, Рассел…

      – Да знаю я, знаю. Джим Шеннон обо всем пронюхает и со всей своей христианской ратью явится по мою душу. Но Уинстона это все не волнует, смекаешь? Он говорит, почти в каждом городе такая буча поднимается. А билеты знай себе продаются. В основном – молодежь ходит, ведь во вшивых городишках вроде нашего им ни о чем таком прямо не говорят… хочется увидеть все своими глазами. Что ж, не думаю, что от любопытства много вреда.

      – Но там же показана…

      – Показана кто, Теодора?

      – Бог мой, Рас, неужто они показывают, ну, ты понимаешь, это?

      – И как мне догадаться, к чему ты клонишь? Ты про лохмань, что ли? Бога ради, да она ведь и у тебя самой есть. Чего бы прямо не сказать?

      Рас издал фыркающий смешок и опрокинул все, что осталось в стакане, себе в горло. Теодора стояла смущенная – и за себя, и за него. Обычно Рас так не разговаривал, будучи даже пьяным, как сейчас. Он мог быть грубоват, она знала: ей приходилось слышать много грубой мужичьей болтовни, когда муж перекидывался в карты с парнями из сторожки, но при ней он сдерживался.

      Во всяком случае, после их ужасной, неловкой брачной ночи.

      Хот-Спрингс,