Агдика. Александр Быков

церковь.

      Никто в Тотьме не знал, что было доподлинно прописано в завещании Черепанова, а что он взял изустной клятвой с ближней родни. Были у Степана Черепанова свои тайны. Главная среди них – девочка-алеутка, которую он привез с собой из последнего похода. Кто она ему, доподлинно жители Тотьмы не знали, по возрасту в дочери годится, но вдруг да нет?

      Жена Степана Черепанова Евдокия Иванова дочь девку напрочь не приняла. «Что за недело такое, в дом неизвестно кого привести. Срамотища!»

      – Ты уж, Степан Яковлевич, как на духу скажи, кто она тебе?

      Черепанов, подвоха не чуя, ответствовал, что девка – алеутская ему дочь.

      «Ах, вот оно что, блудил, значит, Степан Яковлевич в краю далеком, презрев клятву верности супруге законной! А раз так, значит ноги в этом доме моей не будет!» – решила Евдокия Черепанова и, изобидевшись на мужа, отъехала прочь из Тотьмы в родную деревню. Тот возражать не стал, знать не было между ними давно уже никаких супружеских чувств, и остался в дому вместе с алеутской юницей.

      Завещать он ей ничего не мог, удочерить мог, но почему-то не сделал этого. И когда на смертном одре говорил о своей незаконной дочери, взял с брата Василия верную клятву: девушку не обижать, как подрастет и замуж соберется, дать ей приданое и отпустить восвояси.

      Василий, наследовал все имущество промышленника Черепанова, и хоть дал ему слово честное, что завершит строительство церкви поскорее, снова начал тянуть и крохоборничать.

      «Вы, – говорил он мастерам, – за каждую денгу мне ответите, я никакой растраты не допущу».

      Дядька Титова, как старший артельщик, велел Федору кумекать насчет извода, как эти самые клейма сделать, да еще наилучшим образом. Сам-то он был уже человек в годах, любил все больше старинное узорочье, а тут надлежало нечто иное изладить.

      «Ты, Федор, присматривай, – говорил он племяннику, – смекай, какой извод может господам купцам понравится. Я-то устарел насчет этого, а ты еще в самой силе, справишься».

      Федор кивал головой. Он хоть и не был обучен грамоте, но рисовал-чертил не хуже иного подьячего, вот только буквы ему не давались. Мысли о том, как сделать клейма, чтобы вышло всем на удивление, не покидали его ни на минуту.

      Как-то раз каменщик решил прогуляться по берегу Сухоны. Он шел вдоль бечевника[3], изредка кидал камушки в реку, «выпекая блины». Для этого присматривал в воде плоские кругляши, чтобы дольше скользили по водной глади.

      «Раз – и пять блинов, два – и еще пять, три – и, эх, неудача».

      Очередной камень не захотел скользить по поверхности и сразу утонул. Федор нагнулся к воде, подобрал другой подходящий кругляш и вдруг увидел, что это не камень, а монета.

      Титову стало любопытно. Он промыл находку в воде, протер рукавом и на зеленой поверхности рельефно выступили завитушки изображений и короткая надпись.

      «Де-нга, – прочел он по слогам слово, размещенное на монете в две строки с переносом, и дату, – 1735».

      «Это

3

Бечевник – дорога или тропа по берегу реки.