Современная комедия. Джон Голсуорси

по бумаге – строчки стали чуть неразборчивее. Она пробормотала:

      – По-моему, Уилфрид выручит – ведь тебя не будет. Один, два, три. Каких женщин звать?

      – Для художников? Хорошеньких и толстеньких; ума не требуется.

      Флер рассердилась:

      – Где же мне взять толстых? Их теперь и не бывает. – Ее перо бегло застрочило:

      «Милый Уилфрид, в пятницу завтрак: Уилмер, Губерт Марсленд и две женщины. Выручайте!

      Всегда ваша Флер».

      – Майкл, у тебя подбородок как сапожная щетка!

      – Прости, маленькая; у тебя слишком нежные плечи. Барт сегодня дал Уилфриду замечательный совет, когда мы шли сюда.

      Флер перестала писать.

      – Да?

      – Напомнил ему, что состояние влюбленности здорово вдохновляет поэтов.

      – По какому же это поводу?

      – Уилфрид жаловался, что у него стихи что-то не выходят.

      – Какая чепуха! Его последние вещи лучше всего.

      – Да, я тоже так считаю. А может быть, он уже предвосхитил совет? Ты не знаешь, а?

      Флер взглянула через плечо ему в лицо. Нет, такое же, как всегда: открытое, добродушное, слегка похожее на лицо фавна: чуть торчащие уши, подвижные губы и ноздри.

      Она медленно проговорила:

      – Если ты ничего не знаешь, то никто не знает.

      Какое-то сопение помешало Майклу ответить. Тинг-а-Линг, длинный, низенький, немного приподнятый с обоих концов, стоял между ними, задрав свою черную мордочку. «Родословная у меня длинная, – казалось, говорил он, – да вот ноги короткие; как же быть?»

      III

      Музыка

      Следуя великому руководящему правилу, Флер и Майкл пошли на концерт Гуго Солстиса не для того, чтобы испытать удовольствие, а потому, что были знакомы с композитором. Кроме того, они чувствовали, что Солстис, англичанин русско-голландского происхождения, – один из тех, кто возрождает английскую музыку, великодушно освобождая ее от мелодии и ритма и щедро наделяя литературными и математическими достоинствами. Побывав на концерте музыкантов этой школы, невозможно было не сказать, уходя: «Очень занятно!» И спать под такую обновленную английскую музыку было невозможно. Флер, любившая поспать, даже и не пыталась. Майкл попробовал и потом жаловался, что это все равно, что спать на Льежском вокзале. В этот вечер они занимали у прохода в первом ряду амфитеатра те места, на которые у Флер была своего рода естественная монополия. Видя ее здесь, Гуго и прочие могли убедиться, что и она принимает участие в английском возрождении. И отсюда легко было ускользнуть в фойе и обменяться словом «занятно!» с какими-нибудь знатоками, украшенными бачками; или, вытянув папироску из маленького золотого портсигара – свадебный подарок кузины Имоджин Кардиган, – отдохнуть за двумя-тремя затяжками. Говоря совершенно честно, Флер обладала врожденным чувством ритма, и ей было очень не по себе во время этих бесконечных «занятных» пассажей, явно изобличавших все перипетии тернистого пути композитора. Она втайне любила мелодию, и невозможность сознаться в