Современная комедия. Джон Голсуорси

в восемь пятнадцать начинается концерт Гуго. Почему у людей прошлого поколения всегда было столько свободного времени? Она нечаянно посмотрела вниз. Тинг-а-Линг лизал медный пол. Она подняла его: «Нельзя, миленький, фу, гадость!» Ну вот, чары нарушены. Барт уходит, все еще полный воспоминаний. Она подождала внизу у лестницы, пока Майкл закрыл за Бартом дверь, и полетела наверх. В своей комнате она зажгла все лампы. Тут царил ее собственный стиль – кровать, непохожая на кровать, и всюду зеркала. Ложе Тинг-а-Линга помещалось в углу, откуда он мог видеть целых три своих отражения. Она посадила его, сказав: «Ну, теперь сиди тихо!» Он давно уже относился ко всем остальным собакам в комнате совершенно равнодушно; хотя они были одной с ним породы и в точности той же масти, но у них не было запаха, их языки не умели лизать; нечего было делать с ними – поддельные существа, совершенно бесчувственные.

      Сняв платье, Флер прикинула новое, придерживая его подбородком.

      – Можно тебя поцеловать? – послышался голос, и двойник Майкла вырос за ее собственным изображением в зеркале.

      – Некогда, милый мой мальчик! Помоги мне лучше. – Она натянула платье через голову. – Застегни три верхних крючка. Тебе нравится? Ах да, Майкл! Может быть, завтра к обеду придет Гордон Минхо – Уилфрид занят. Ты его читал? Садись, расскажи мне о его вещах. Романы, правда? Какого рода?

      – Ну, ему всегда есть что сказать. Хорошо описывает кошек. Конечно, он немного романтик.

      – О-о! Неужели я промахнулась?

      – Ничуть. Наоборот, очень удачно. Беда нашей публики в том, что говорят они очень неплохо, но сказать им нечего. Они не останутся в литературе.

      – А по-моему, они именно потому и останутся. Они не устареют.

      – Не устареют? Как бы не так!

      – Уилфрид останется.

      – Уилфрид? О, у него есть чувства: ненависть, жалость; желания, во всяком случае, иногда – появляются, а когда это бывает, он пишет прекрасно. Но обычно он просто пишет ни о чем – как и все остальные.

      Флер поправила платье у выреза.

      – Но, Майкл, если это так, то у себя мы… я встречаюсь совсем не с теми людьми, с которыми стоит.

      Майкл широко улыбнулся:

      – Милое мое дитя! С теми, кто в моде, всегда стоит встречаться, только надо хорошенько следить и менять их побыстрее.

      – Но, Майкл, ведь ты не считаешь, что Сибли не переживет себя?

      – Сиб? Конечно, нет.

      – Но он так уверен, что все остальные уже отжили свой век или отживают. Ведь у него настоящий критический талант.

      – Если бы я понимал в искусстве не больше Сибли, завтра же ушел бы из издательства.

      – Ты понимаешь больше, чем Сибли Суон?

      – Ну конечно, я больше понимаю. Вся критика Сиба сводится к высокому мнению о Сибе – и самой обыкновенной нетерпимости ко всем остальным. Он их даже не читает. Прочтет одну книгу каждого автора и говорит: «Ах, этот? Он скучноват», – или «он – моралист», или «он сентиментален», «устарел»,