Древо прошлой жизни. Том IV. Часть 3. Эмблема Создателя. Александр Гельманов

я после минутной паузы. – Привидения повылезали посмотреть, кто пришёл. Врежут по башке бронзовым канделябром из-за угла, и привет семье.

      Через несколько шагов Хельга снова остановилась и провела фонариком вдоль стены, видимо, желая сориентироваться.

      – На экскурсии мы спускались сюда по винтовой лестнице с этажа, на котором была молельня. Она где-то в середине коридора, – а, вот она, идём, – я взял Хельгу за руку.

      Поднявшись ещё на один этаж, мы увидели, что с северной стороны его часть до сводчатого потолка перекрыта закрашенным под цвет стен листовым металлом. В противоположной стороне коридора была молельня – углубление в западной стене, выступ которого хорошо виден снаружи. Я подвёл к ней Хельгу, вспоминая образы гипнотического транса, как проходил мимо неё в последний день своей прошлой жизни, и прошептал:

      – Молельня находится примерно в середине западной стены, а нам надо попасть этажом выше, туда, где Рыцарский зал, – я задумался. – Так, сейчас вспомню. Во время экскурсии мы спускались сюда по какой-то лестнице, но не винтовой. До этого мы побывали в спальных покоях верхнего этажа, откуда спустились по лестнице на этаж, где расположен Рыцарский зал, и пробыли там довольно долго…

      – Эта лестница находится в другой части коридора, почти в конце, – тихо сказала Хельга. – Я знаю, где она.

      Лестницу на правой стороне коридора нашли сразу и поднялись по ней на два лестничных марша. Окна Рыцарского зала выходили на запад. Проходя мимо него, у меня усилилось сердцебиение. Нет, не от того, что хорошенько осмотрел его интерьер на экскурсии, а потому что знал, какую роль он сыграл в моей прошлой жизни, и запечатлел это помещение раньше, в состоянии глубокого регрессивного транса. Я так хотел взглянуть на этот зал ещё раз, что даже подёргал за ручку двери, чтобы удостовериться, что её заперли. То ли ещё будет, когда окажусь в комнате, которую когда-то считал своей.

      – Кажется, здесь, – произнёс я, когда лучи наших фонарей сошлись в одной точке, – на дверях в другом конце коридора. – Я пойду первым.

      Через дверной проём пахнуло незаконченным ремонтом. Я шагнул на лестничную площадку, Хельга – за мной. Вниз уходила лестница, похожая на ту, по которой мы поднимались на этаж Знамённого зала. С этой же площадки вверх уходил другой лестничный пролёт. На одной стене сохранились крепления для масляных ламп или свечей, на другой – имелись два небольших квадратных оконца на разной высоте для дневного света. Я взял Хельгу за руку, держа фонарик в правой руке, и мы двинулись вверх.

      – Да-а, рояль бы тут не пролез. Да хрен с музыкой, здесь и с двухкамерным холодильником не развернуться. Прикинь, Хельга, как несладко жилось при феодализме: таскали шкафы на десятый этаж.

      – У феодалов были крепостные.

      – А я про что? Как изящно выразился один мой коллега, феодальное рабство – недоразвитый капитализм, а нежизнеспособный, саморазвалившийся социализм – высшая стадия недостижимого коммунизма. Народ негодный? А я думаю, вожди – подонки, иначе бы, не слюнявили Макиавелли с красным карандашом и не увлекались