Мой Друг Казанова. Юлия Н. Шувалова

я знаю, что надо предупреждать заранее, но сейчас откройте мне дверь, у меня нет ключа!

      Мужчина продолжает что-то выговаривать, и так до тех пор, пока не открывается окно третьего этажа, и оттуда несётся возмущенный крик:

      – Да, верно, сколько можно, чёрт побери??? Уже достали эти серенады! Он же не ребёнок, этот ваш Арсений! Неужели нельзя дать парню ключи от квартиры?!

      Мужчина, тихо ворча, убирается из окна, и через несколько минут юноша уже вбегает внутрь.

      – Привет, па! – говорит он с порога квартиры. – Где ма?

      Отец молча указывает рукой на дверь ванной.

      – А, женские штучки! – восклицает юноша и бодрой походкой отправляется на кухню. – И как вы здесь, без меня?

      Отец молчит долго, пока сын готовит себе кофе, после чего произносит:

      – Ты знаешь, что тебе пора идти работать?

      Сын становится серьёзным.

      – Знаю. Люди, к которым ты меня посылал, хотят от меня чего-то невозможного: чтобы я писал им об оборонительных технологиях США. Я говорю: господа, откуда франковед-новист может что-то знать о таких технологиях? Для меня они – то же самое, что электричество для пещерного человека. А они отвечают: если не оборонительные технологии, тогда вообще ничего.

      Отец молчит.

      – Я решил пойти в «Коммерсантъ». Потом в «Комсомолку», если не примут. Потом ещё куда-нибудь.

      – Ты думаешь, им без тебя не хватает всякого сброда? Сейчас все считают себя журналистами потому, что кропают мерзкие статьишки каждый день.

      – Па, – примирительно говорит сын, – должен же я куда-то пойти. И если я не могу писать об оборонительных технологиях, что мне делать? Идти в широкую печать, я решил.

      – Надеюсь, ты помнишь, что тебе надо закончить переводы из Ришелье?

      – Чёрт, па, мне надоел этот Ришелье! Я читал его столько лет, надеюсь, у меня есть возможность отдохнуть?

      Отец негодует. В негодовании он делает вояж по дому и снова возвращается на кухню к сыну.

      – Если бы я знал, что ты так по-хамски будешь относиться к тому, что было делом жизни человека, который тебя воспитал, я бы не вкладывал в тебя столько усилий. – Мужчина говорит это, и видно, что он глубоко переживает каждое сказанное слово. – Если бы я говорил, что мне надоело сидеть в библиотеке, если бы я говорил, что у меня глаза поменялись местами от курсива, если бы я жаловался твоей матери на это, если бы я ко всему тому не преподавал латынь, – как ты думаешь, смог бы ты закончить университет, не работая ни дня? Смог бы защитить блестящий диплом и стать многообещающим молодым учёным? – Он выдерживает паузу: – Ни черта!!!

      На этой фразе на пороге кухни появляется высокая, привлекательная женщина, немолодая, но с блестящими глазами. Пеньюар изящно облегает её фигуру, которая ниже бёдер сильно раздалась, на голове у женщины – тюрбан из полотенца. Мужчины при виде её замирают, а она, насладившись их оцепенением, томно хлопает ресницами и произносит театральным голосом:

      – О, мой бог! Мой мальчик! Арсений! Как у тебя