Водоворот. Владимир Гурвич

боялся таких людей.

      – Может, мы совершили с тобой грандиозную ошибку, пригласив его? – вопросительно посмотрел Любашин на финансового директора.

      Блюмкин отрицательно покачал головой.

      – Это наш единственный шанс. Другого нет и не будет. Нас поставили к стенке, и вот-вот начнут расстреливать.

      – Можно уйти на пенсию.

      – И жить на пособие для нищих, – презрительно фыркнул Блюмкин. – К тому же это ты можешь уйти, а мне до пенсии еще трубить и трубить.

      Любашин посмотрел на Блюмкина. Он знал, что тот копит деньги на свой отъезд, то ли в Израиль, то ли в Штаты. Счастливый, у него родственники есть и там и там, а вот у него, Любашина, даже в России их почти не осталось; как-то незаметно перебрались туда, откуда не возвращаются.

      – Но как в таком случае нам себя вести? – спросил Любашин. – Ты же у нас самый умный в театре, как и положено еврею, посоветуй.

      Вопрос заставил Блюмкина задуматься.

      – А черт его знает, мы еще не представляем, что отчубучит этот Юхнов. Придется поступать по обстоятельствам. Но надо быть готовым ко всему. Другого не придумаешь.

      – Ты удивишься, но я думаю примерно так же. И за что нам все это? Если бы еще знать, за какие грехи…

      Громкий стук в дверь не позволил Любашина закончить фразу.

      – Войдите! – крикнул он.

      Дверь резко распахнулась, и в кабинет ворвалась Дивеева. Ее лицо было покрыто красными пятнами.

      – Валерия Станиславна, что с вами? – обеспокоенно спросил Любашин.

      – Что со мной? – взвизгнула актриса, от чего ее красивый грудной голос сорвался в фальцет. – Только что я нос к носу столкнулась с Юхновым.

      – Вы знакомы с ним? – удивился Любашин.

      – Я что, по-вашему, из деревни только что приехала, чтобы не знать его. Юхнова знает вся театральная Москва. Меня интересует другое – зачем он тут? – Дивеева подозрительно уставилась на Любашина.

      Любашин и Блюмкин переглянулись. Дивеева перехватила этот обмен взглядами.

      – Ах вот оно что, это ваше общее дело, – мгновенно сканировала она ситуацию. Дивеева решительно села на стул. – Не уйду отсюда, пока все не объясните.

      Любашин вздохнул, он слишком хорошо изучил характер примы их театра, чтобы сомневаться в том, что так все и будет.

      – Да говорить особенно нечего, я предложил ему должность главрежа, он согласился. Завтра приступает к работе.

      – Главрежа?! – От возмущения Дивеева даже привстала. – Юхнову?

      – Да, Юхнову, – подтвердил Любашин, со страхом ожидая, что последует за этим.

      – А с какой стати? У нас есть главный режиссер.

      – Ваш муж был исполняющим обязанности главного режиссера, – напомнил Блюмкин.

      Дивеева резко повернулась к нему.

      – Ах вот оно как, я вижу, вы оба сговорились. Значит, Егор вам больше не подходит. И что же с ним теперь будет?

      – Будет вторым режиссером, – пояснил Любашин.

      – А не вы ли, Николай Ильич, обещали сделать его главным режиссером. Вот в этом кабинете,