Счастливо, товарищ…. Сергей Яснодум

душа в порыве чутком

      приняла в себя угрюмость,

      не угодную рассудку.

      Но поскольку счастье зыбко

      или тянется по нитке,

      я готов служить улыбкой

      на рождественской открытке.

      Декабрь-97.

      Вам …

      Вам к лицу любая почесть.

      Вам любые двери – настежь.

      Ваши дни и Ваши ночи

      инкрустированы счастьем.

      Вам легко среди реалий,

      где весомые едва ли

      Ваши пальчики купались

      в белых клавишах рояля.

      А моя мечта легка ли -

      с Вами вдруг соединиться?

      Чтобы таять облаками

      над какой-нибудь зарницей.

      Январь, февраль-98.

      К 8 Марта

      Вам, хранительницам быта,

      окрылявшим ремесло,

      настоящим Афродитам,

      а не девушкам с веслом,

      будет пусть такая малость-

      чтобы каждой, чтобы вся! -

      жизнь всегда бы улыбалась,

      а не ухмылялася.

      Март-02.

      * * * * *

      Не тужься, игру посрамит освещение,

      вряд ли окупятся страстные жесты.

      Не метаморфоза-перевоплощение

      жжёт суициды и топит инцесты.

      Раскрой мне горячие в прошлом объятья,

      упрячь моё следствие в дебрях причины.

      Ведь все мы такие же сёстры и братья.

      И даже в кончине мы неразлучимы.

      Сентябрь-21.

      ИСПЫТАНИЕ СНОМ

      (истории, которых не было, но кто знает…)

      ПЬЕСА О ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ И ОДНОМ АКТЕ

      Пивная. Тошибин катает кружку по столу. Входит Мицубишин и совершает первое действие: бьёт Тошибина в ухо. Тошибин падает и роняет хвост тарани. В углу марширует Шивакин под песню из граммофона: “Москва-Пекин! Москва-Пекин!” К нему подкрадывается Мицубишин и совершает второе действие: бьёт Шивакина в ухо, но другое относительно Тошибина. Шивакин падает и ломает трубу граммофона.

      С трудом и без достоинства поднимается Тошибин, по-прежнему пьяный, и совершает акт: мочится в левый ботинок, не расстёгиваясь.

      Поднимается Шивакин и кричит в обломок трубы граммофона: “Идеи чу-чхе живут и побеждают! А вот с кем живут и кого побеждают – не твоего, брат, ума дело”.

      Мицубишин закрывается жилистыми рабочими руками и горько плачет.

      Но это уже не действие и, тем более, не акт.

      Декабрь-93.

      БАС И ШАЙБА

      Фёдор Иванович Шаляпин очень любил хоккей. Не поиграться да силушкой помериться, а чтобы поболеть безумно.

      Началось всё с тех пор, когда впервой занесло его в Америку. И прикипело сердце вместе со всем здоровым разудалым организмом к “Нью-Йорк Рейнджерс”. Отчего же не к “Чикаго Буллс”, не к “Филадельфии Флайерс”? Молчит Фёдор Иванович, а сам за подкладочку пальто флягу с водочкой прячет. И уже к середине первого периода стучит себе пустой флягой по коленке: “Рейнджерс” – чемпион! Вашу мать, “Рейнджерс” – чемпион!”

      Потом антрепренёр науськивал полисменов, и те утаскивали Фёдора Ивановича в театр. И он пел “Мефистофеля” особенно зловеще. Зато в антракте выскочит, бывало, на улицу, мол,