Северный свет. Дженнифер Доннелли

не Думас. Ты же наполовину француженка.

      – Где жил мистер Дюма-а-а, где все эти короли и мушкетеры – там есть о чем писать, но только не здесь, – повторила я слишком резко. – Здесь только варка сахара, и дойка, и готовка, и сбор папоротника, а кто захочет обо всем этом читать?

      – Не скрежещи зубами, крокодилица, – сказала Минни.

      – Я не скрежещу, – проскрежетала я.

      – Те рассказы, что мисс Уилкокс отправила в Нью-Йорк, – не про королей и мушкетеров, – сказал Уивер. – Про отшельника Альву Даннинга и его одинокое Рождество – лучший рассказ, какой я в жизни читал.

      – И как старый Сэм Данниган завернул бедняжку племянницу в одеяло, когда она умерла, и держал ее в леднике до весны, чтобы наконец похоронить, – подхватила Минни.

      – И как Отис Арнольд застрелил человека, а потом утопился в озере Ника, лишь бы не сдаться шерифу, – сказал Уивер.

      Я пожала плечами и продолжала разгребать листья.

      – А что с «Гленмором»? – спросила Минни.

      – Я не иду.

      – А Нью-Йорк? Оттуда что-нибудь слышно? – спросил Уивер.

      – Нет.

      – Мисс Уилкокс получила какое-нибудь письмо? – наседал он.

      – Нет.

      Уивер тоже немного покопался в земле, потом сказал:

      – Ответ придет, Мэтт. Я точно знаю. А пока что не переставай писать. Ничто не может помешать тебе, если ты этого по-настоящему хочешь.

      – Легко тебе говорить, Уивер! – взорвалась я. – Твоя мама тебя не трогает. А будь у тебя три сестры, за которыми надо присматривать, и проклятая огромная ферма, где от рассвета до заката – проклятая бесконечная работа? Как тебе? Думаешь, ты продолжал бы писать рассказы?

      Я почувствовала, как сжимается горло, и сглотнула два-три раза, чтобы протолкнуть ком. Я очень редко плачу. Папа скор на затрещины и терпеть не может нытья и слез.

      Уивер поглядел мне прямо в глаза.

      – Не работа мешает тебе, Мэтт. И не нехватка времени. Правда же? У тебя всегда было работы по горло, а времени в обрез. Обещание – вот что тебе мешает. Ей не следовало брать с тебя слово. Она не имела права этого требовать.

      Минни умеет остановиться вовремя, но Уивер – никогда. Как овод, будет жужжать и кружить, высматривая уязвимое место, а потом укусит – очень больно.

      – Она умирала. Ты бы для своей мамы сделал то же самое, – сказала я, глядя под ноги. Чувствовала, что слезы уже подступают, и не хотела, чтобы он их увидел.

      – Бог забрал ее жизнь, а она забрала твою.

      – Заткнись, Уивер! Ничегошеньки ты не понимаешь! – крикнула я, и слезы хлынули.

      – Язык у тебя без костей, Уивер Смит! – возмутилась Минни. – Что ты наделал! Сейчас же извинись.

      – Не за что извиняться. Я сказал правду.

      – Мало ли что. Не всякую правду обязательно вслух говорить, – сказала Минни.

      Воцарилось молчание, и некоторое время тишина прерывалась только шорохом падающего в корзину папоротника.

      Несколько