Чудны дела твои, Господи!. Татьяна Устинова

застыли в почтительности. Модест Петрович стоял по стойке «смирно», наклонив голову, как маршал Буденный во время речи Сталина на банкете. Асенька смотрела в скатерть.

      – Наш музей без преувеличения – центр культурной жизни не только города, но и всего района. Усилиями Анны Львовны интерес к истории прививается и молодежи. Андрей Ильич, – обратился к нему Саутин, – я предлагаю за здоровье Анны Львовны выпить стоя!

      Боголюбов моргнул и поднялся.

      – А-а-а! – закричали от двери. – Ага-а-а!..

      Асенька ни с того ни с сего уронила бокал с шампанским. Он зазвенел между тарелками, покатился, но не разбился. Александр Иванушкин оглянулся в изумлении. Модест Петрович пробормотал:

      – Что такое?.. – и стал выбираться из-за стола.

      Боголюбов вздохнул и одним глотком опрокинул в себя стопку.

      – Без меня хотели?! Надеялись, не приду?! А вот фигу с маслом!.. Вы еще до рта не успели донести, а я уже тут! – продолжали бушевать у двери.

      – Алеша, – растроганно сказала Анна Львовна, – Алешенька, дорогой!..

      Дорогой Алешенька оказался дородным мужчиной в светлом плаще, шляпе и серой пиджачной паре. Раскинув огромные руки и чуть пританцовывая, он двинулся к Анне Львовне, сошелся с ней возле стола и облобызал троекратно, а потом еще приложился к ручке и замер в поклоне надолго. Все собравшиеся – сотрудники Андрея Ильича – любовались на них, у всех были умильные лица.

      – Сперанский, – шепнул Боголюбову Модест, – сам!.. Обещал быть, и вот, видите, не обманул.

      Андрей Ильич понятия не имел, кто такой «сам Сперанский», но на всякий случай тоже сделал умильное лицо.

      В этот момент больше всего на свете ему хотелось оказаться в домике из трех комнатушек по ту сторону Красной площади. Пусть даже чудовище из-под крыльца хрипит и кидается – все лучше, чем представление, в котором он вынужден участвовать!..

      – Алексей Степанович, вот радость! Мы и не надеялись!

      – А я не с пустыми руками!.. Эй, как тебя звать? Костик, что ли? Костик, подай-ка там сверточек!..

      Модест Петрович кинулся, оттеснил Костика и сам подал «сверточек» – по виду картину, упакованную в коричневую бумагу и перевязанную шпагатом. Вся компания воззрилась на коричневый прямоугольник в неком, почти религиозном предвкушении.

      Боголюбов пожал плечами, подцепил вилкой кусок сала, пристроил на хлеб и откусил.

      – Ну, молодежь!.. Помогайте, помогайте!..

      С картины вмиг была снята бумага, новый гость взялся за раму с двух сторон и водрузил полотно на свободный стул прямо перед Анной Львовной.

      Та сложила под подбородком пухлые руки и замерла. Все, кроме Боголюбова, который все откусывал от хлеба с салом, жевал и смотрел на кота и на герань, сгрудились у нее за спиной и замерли.

      – Господи, – выговорила Анна Львовна, похоже, в экстазе. – Алешенька, угодил, вот угодил!

      Словно получив разрешение, сотрудники Андрея Ильича разом задвигались