Чудны дела твои, Господи!. Татьяна Устинова

попросил Андрей Ильич. – Мне ничего просто так не кажется, и выпил я вчера всего ничего.

      – Вон молоко, а это творог. Если хотите, могу яичницу…

      – Хочу, – сказал Боголюбов и вышел на крыльцо.

      Загремела и проволоклась цепь, из-под крыльца выскочила собака и захрипела ему в лицо. Он посмотрел на нее. Она была черная, очень грязная, довольно большая. Одного глаза нет, оскаленная морда в потеках и струпьях.

      – Как ее зовут? – крикнул Андрей Ильич в дом, стараясь перекричать истошный лай.

      – Кого?! – в проеме показался Александр, вытирая руки полотенцем, повязанным, как фартук.

      Боголюбов ногой показал на собаку.

      – Как же ее?.. Забыл!.. Мотя, что ли!..

      – Чья она?

      – Покойного директора! Давайте дверь закроем, Андрей Ильич! А то она не уймется!.. Фу, проклятая! Замолчи!..

      Боголюбов махнул рукой, сошел с крыльца и по широкой дуге, под яблонями, пошел за дом, обходя собаку.

      – Вы куда?! А?! У меня там яичница сейчас сгорит!..

      Под водосточной трубой с жестяным раструбом стояла кадушка, до половины наполненная водой. Боголюбов заглянул в кадушку. В темной воде плавали коричневые прошлогодние листья, березовые сережки и отражалось небо, голубое, весеннее.

      – Ау! – сказал Боголюбов в кадушку, как в колодец. Вода сморщилась и задрожала, стены отозвались сырым и глухим звуком.

      Сад был довольно большой, просторный, в глубине покосившаяся беседка – как же без нее! – увитая голыми плетьми дикого винограда. Казалось, держится беседка только потому, что виноградные плети не дают ей упасть. В отдалении у забора ровные длинные грядки, заботливо накрытые серым полиэтиленом, – интересно, кто это тут огородничает?

      Андрей подошел под окно и посмотрел. Решетка была не то что выбита, а как бы выставлена – впрочем, наличники, к которым она прикручивалась, оказались совсем трухлявыми, он поковырял пальцем. Должно быть, вывалилась от одного удара, даже не слишком сильного. Она громыхнула по каменной отмостке – ночью Андрей Ильич как раз и услышал, как она загрохотала, – и упала на мягкую землю.

      Боголюбов присел и стал изучать следы.

      – Что там? А?.. Нашли что-нибудь?

      Саша Иванушкин висел над ним, высунувшись из окна почти по пояс. Вид у него был возбужденный, веснушчатые щеки покраснели от наклонного положения.

      Боголюбов поднял с земли решетку, прислонил к стене и огляделся. Неопределенные, расплывчатые следы уходили под яблони в дальний конец сада.

      – А там что? За забором?

      – Ничего, – сообщила голова Иванушкина. – То есть как ничего!.. Там прудик и баня. Ручей когда-то давно запрудили и на берегу баню построили. Дань традиции, так сказать. Куда русский человек без бани, сами понимаете…

      – Значит, соседей с той стороны нет?

      – Нет, там пруд и баня!.. Идите, Андрей Ильич, яичница готова.

      Боголюбов пробормотал: «Сейчас» – и пошел к забору, пригибаясь под низкими корявыми ветками.

      …Ну да. Вот здесь загадочный