Рождённый в чужой стране. Время перемен. Лев Воронцов

закрываешь?!

      Приглядевшись, я узнал парня с татуировкой паука на плече. Значит, это тот самый «Ромка», который сцепился с надзирателями.

      – Ты под одеялом лежишь, а я к утру под этой простынкой от холода ласты склею! – ответил я.

      – Лысый, отдай ему своё одеяло, – приказал Роман.

      Сосед справа безропотно выполнил команду.

      – И на том спасибо, – сказал я, ложась и укрываясь. – Так в самый раз.

      Я уже почти уснул, когда один из обитателей буйной решил повторить мою попытку – встал и направился к окну.

      – А ну, ляг! – приказал ему Роман.

      – Холодно очень, – пожаловался долговязый коротко остриженный псих в полосатой пижаме. – Закрыть нужно…

      Я узнал его по голосу – тот, что настойчиво просился утром в туалет.

      – Упади обратно, я сказал!

      Сумасшедший подчинился, но вскоре поднялся снова. Я отметил, что он вообще часто и настойчиво просится куда-нибудь или пытается что-то сделать. Не дойдя до окна, он отлетел назад, размахивая руками, – Роман, не вставая, нанёс ему два мощных удара ногой. Один в бедро, другой в живот. «Аргументы у него… сильные!» – подумал я и провалился в сон.

      Лев. 22.08.1997

      Утром я вернулся в карантинную. Несколько человек поинтересовались, как мне спалось. Ответил, что нормально. После завтрака взялся за учебник в надежде найти хоть что-нибудь о расстройстве множественной личности. Судя по оглавлению, интересующая меня информация могла в нем быть только как вторичная, дополняющая сведения об особенностях восприятия нормальных людей. Я отрывался от книги, только если происходило что-то заслуживающее внимания: прибытие очередного постояльца или, например, стычка между Шестаковым и долговязым военкоматчиком.

      Первый был напорист, но пропустил несколько ударов в голову. Второй отбивался, пытаясь удержать дистанцию.

      Впрочем, драка не продлилась и минуты. В палату на шум заскочила медсестра и остановила потасовку: Шесту пригрозила переводом в буйную, а долговязого отправила в коридор, под свой присмотр.

      Шест, не удовлетворённый результатом разборки, мерил шагами свободное пространство и цедил:

      – Я ещё доберусь до этого козла…

      – А давай его на пару отфеячим? – поддержал кореша Татарин. – Приборзел пацан. Вдвоём легко одолеем. Для начала звякнем его хлебалом о дужку кровати! А потом он у нас будет из угла в угол без крыльев летать!

      Я пробежался взглядом по лицам военкоматчиков. В их глазах читалась боязнь оказаться следующей жертвой. И ещё тихая радость, что на месте долговязого сейчас не они.

      Когда страсти немного поутихли, Шест притащил в палату шестиструнную гитару. Играл он плохо, а пел ещё хуже. И репертуар был так себе.

      Минут через пятнадцать силы у него иссякли и эстафету перехватил Дима-студент. С «Группой крови» и «Звездой по имени Солнце» на фоне Шеста он смотрелся просто отлично.

      – А ещё что-то из Цоя можешь слабать? – насели на Диму соседи.

      – Могу, – ответил он. – Но в основном из последних альбомов.

      – А