О театре и не только. Борис Андреевич Шагаев

о себе. Время течет и вымывает из памяти незначительные моменты жизни, но самое значимое, как чистое золото, оседает на дно. Самые мои золотые воспоминания о Константине Эрендженове связаны с его великолепным творчеством и добродушной улыбкой. Которую он дарил всем людям. То, что внутри организма: сердце, печень, почки, селезенка, щитовидка принадлежит хозяину тела. А улыбка для всех. Дядя Костя и дарил ее всем.

      Вдруг чувствует в возрасте зрелом

      Душа, повидавшие виды,

      Что мир уже в общем и целом

      Пора понимать без обиды.

      Игорь Губерман

      Миша Черный – герой Белоруссии

      Мишей Черным прозвали белорусские партизаны Михаила Хонинова. Белоруссия стала его второй родиной, это в честь него в Белоруссии село Погорелово, спасенное партизанами от гибели, переименовали в Хониново. Хонинов Михаил почетный гражданин города Березино. Как я познакомился с Михаилом Ванькаевичем, не помню. Но про него был наслышан еще в Сибири от мамы. Они учились вместе в Астрахани, в техникуме искусств, а потом с 1936 года работали в Калмыцком театре. После депортации он был директором театра. Михаил Ванькаевич поразил меня своей харизмой. Он всегда почему-то был шумный, громко разговаривал, говорил безаппеляционно, как давал команды на войне, глаза немножко навыкате, с большой гривой волос. Мы были одного роста, но он был немножко полноват. Встречались обычно на Пионерской или возле обкомовской гостиницы. Он брал меня под руку и говорил:

      – Проводи меня.

      И мы шли вниз к пескам. По дороге он спрашивал про дела в театре. А потом начинал костить чиновников, партийных функционеров и незаметно переходил на творческие дела. Очень переживал, что мало обращают внимание на культуру, нет денег на печатание книг. Однажды, при очередном провожании, Михаил Ванькаевич сказал, что у него есть пьеса-сказка.

      – Посмотри, может, понравится, – сказал Михаил Ванькаевич, хлопнул по плечу и удалился.

      В другой раз он спросил про маму.

      – Весёлая была она. Мы все были веселые тогда. А потом скрутили нас. И сейчас свои же крутят. Но я не веревка! И ты не сдавайся! Чего это главными режиссерами у нас всегда варяги становятся? – и он начал громко костить министра культуры и еще секретаря по идеологии. Шли прохожие. Михаил Ванькаевич, не обращая внимания, костил все и вся. Вдруг успокоился и сказал:

      – Но это между нами.

      Ну, думаю, бывший партизан и тоже чего-то боится. При встречах Михаил Ванькаевич чего-то не договаривал. Я видел: что-то его гложет внутри, какая-то боль в душе, но мне, молодому, он не хотел говорить. Хотел высказаться, но я был не тот субъект. И я был не в материале. Я был хорошим слушателем и больше ничего. Не мог поддержать, посоветовать.

      Многих, про кого он говорил, я не знал. Стоял, как истукан, и кивал головой. Уж очень были разные весовые категории, да еще мой никудышный возраст. Не до каких-то размышлений, выводов. Не любопытные мы в молодости. Если бы сейчас встретились, мы бы поплакали на всю катушку.