Крауны. Олег Вешкурцев

А по поводу свободы слова в нашем доме, ты не думал, что твоя свобода высказываний заканчивается там, где начинается право другого человека на собственное достоинство?

      – Ой, Макс, прекращай испытывать на мне свои приемчики, я на это не куплюсь. Но тебе надо отдать должное, язык у тебя хорошо подвешен, выражаешься ясно, работа юристом пошла тебе на пользу.

      – Вообще-то, папа, я работаю программистом, а не юристом, но, впрочем, ты всегда не особо следил за моей жизнью. Почему я решил, что сейчас что-то будет иначе?

      Полковника очень задели эти слова сына, поэтому он, ударив себя ладонями по ногам, повернулся к Максу и, цедя каждое слово, сказал:

      – Вот, оказывается, как ты думаешь обо мне, сынок? А я, между прочим, сделал тогда все от себя зависящее, чтобы ты женился на дочери генерала Джеймса Каллахана. Жил бы ты сейчас счастливо с его дочкой-красавицей, работал бы в НАСА на благо родины, а не на этого русского психа из Африки.

      – Отец, а ничего, что я не испытывал чувств к Николь, какой бы она не была красавицей, ведь помимо этого, она настоящая разбалованная стерва, что затеняет всю ее красоту? Да и в НАСА я работать никогда не хотел, мне нравится моя работа, кому бы компания ни принадлежала, хоть русскому, хоть американскому психу.

      – Да что ты заладил со своими чувствами? У Каллахана столько власти и денег, ваши дети бы поступили в лучшие университеты страны и смогли бы добиться высоких карьерных результатов в дальнейшем, не то, что с твоей китаянкой, из-за которой моего внука теперь дразнят узкоглазым, я о таком позоре даже представить не мог.

      – Так, отец, достаточно, ты перешел все границы. Я тебя люблю, но ты просто невыносим, поэтому если ты завра утром не извинишься перед Энн и Лилиан, то я попрошу тебя покинуть наш дом, как бы мне этого не хотелось.

      После этого, Макс, пожелав Полковнику спокойной ночи, поднялся по лестнице и скрылся за дверью спальни Грегори, из-под двери которой лился теплый свет от ночника.

      – Ну, вот видишь, мой друг, – обратился Полковник к коту, продолжавшему сидеть у него на коленях, – меня в этом доме никто, кроме тебя, не любит. – Ладно, Лютер, пусти, мне надо пойти перекурить и все обдумать.

      Полковник спустил с коленей кота и, шаркая ногами, направился на улицу.

      Стрелки часов, которые ему подарил на войне его друг Олав и которые он никогда не снимал в честь памяти о друге, показывали начало двенадцатого ночи. Полковник закурил очередную сигарету, а Лютер, выбежавший с ним на улицу, обойдя окрестности, вернулся, чтобы сесть рядом со своим другом. Полковник чувствовал какую-то родственную связь с этим котом, такое с ним были впервые.

      «А вдруг, в этом коте переродился Олав, поэтому мы так хорошо понимаем друг друга?» – подумал Полковник. Но, решив, что такое вряд ли могло случиться, оставил эту мысль.

      Утро нового дня озарило яркое солнце на безоблачном небе. Макс, открыв глаза, даже не сразу вспомнил о произошедшем вчера скандале. Он повернулся к жене и, нежно обняв ее, поцеловал.