Совершенство. Ний Хааг

шум лопастей вертолёта. По прошествии первого месяца на станции, Эйдан успел привыкнуть к армейским шуточкам начальника и даже научился отвечать так, что всё чаще и чаще видел в отрастающих усах здоровяка улыбку, а во взгляде огонёк задора. Но потом наступили два месяца мёртвой тишины всех каналов связи и задор в глазах Ломака стал угасать с каждым днём, хотя тот и пытался держаться; все пытались держаться как могли. У Корхарта держаться получалось хуже… Он всё чаще уходил под любым предлогом в генераторную, либо резко вставал и, наскоро накинув одежду, выходил за порог. Мужчина обходил здание с той стороны, где не было окон и отсутствовал минут пятнадцать, потом возвращался с красным лицом и говорил, что чувствует астматические приступы, поэтому выходит на воздух и растирает лицо снегом. И это при его-то болезни! Все те пятнадцать минут пока полярникам приходилось оставаться в помещении вдвоём, мужчины не разговаривали, а после того, как однажды ветер донёс обрывок истеричного крика, Ломак и вовсе стал вытаскивать из передатчика штекер наушников, заставляя треск помехи разрывать динамики. Сам же начальник становился с каждым днём и мрачнее, и тяжелее характером. Его конопатое заросшее лицо осунулось и высохло, на нём всё чаще мелькало выражение растерянности; некогда могучие плечи опустились и весь облик начальника поник, приняв вид расшаркивающегося увальня с непомерной ношей на плечах. Ноша и впрямь казалось непомерной: Эйдан чувствовал её и на своих плечах тоже. Порой, он подолгу не мог заснуть в своей кровати и борясь с накатившим страхом, слушал как за стенами плачет метель. С каждым днём в голову заползали мысли одна мрачнее другой, особенно в те дни, когда приходилось считать оставшийся провиант и запасы топлива… После нападения на Корхарта, всё стало ещё хуже. В протопленном и тяжёлом воздухе жилого модуля чувствовался запах притаившейся смерти, которая всё ближе и ближе подсаживалась к раненому на постель. Мысли о том, что Корхарт умирает не от полученных ран, а от инфекции не раз посещали Эйдана, но обосновать их, либо, тем более доказать, он не мог. Ему никогда раньше не приходилось иметь дело с подобными ранениями и видеть такой кровопотери, но он прекрасно помнил, как несколько лет назад проходя стажировку на торговом судне, стал свидетелем заражения одного из матросов лихорадкой Марбург, от которой тот едва не погиб. Судовой врач поспешил изолировать моряка от остальных, однако Эйдан наблюдал за больным через иллюминатор и видел его страдания.

      Заглушив двигатель, Эйдан ещё пару минут сидел неподвижно, погружённый в воспоминания. Горизонт уже полностью затопило прозрачным светом, который напористо стирал с бледного небосвода звёзды – нужно было спешить! Проверив бленду на оптическом прицеле, надев на карабин белый чехол, Эйдан отворил дверцу кабины и втянул носом морозный колючий воздух. Аккуратно спустившись, он проворно облачился в белую накидку и надвинул на голову