Совершенство. Ний Хааг

даже не рассвело, и потащила за собой в мастерскую отца. Она сказала, что мы будем готовить ему сюрприз к скорому повышению. Доджер – наш верный пёс и любимец семьи поплёлся с нами, а вернее за мной, и Анна не стала этому противиться. Когда мы вошли в мастерскую, она заперла дверь и сказала мне поиграть с собакой, а сама ушла в соседнюю комнату. Вернулась она оттуда уже с канистрами… Она заперла и эту дверь, и стала поливать всё кругом керосином приговаривая, что это такой сюрприз, что бы я не боялся. Доджер стал выть и лаять, я до сих пор по ночам просыпаюсь и слышу этот вой! Я стал плакать и просить сестру перестать это делать, ходил за ней и тянул за кофту. Запах керосина! Этот запах! Руки и ноги Анны уже были мокрыми, как и подол платья, а в её глазах стояли слёзы… И знаешь, что, салага? В них не было ни капли безумства! Её глаза были наполнены любовью и спокойствием. Не до конца осознавая всего чудовищного замысла сестры, я, тем не менее, понимал, что готовится нечто страшное – и от того скулил и плакал погромче Доджера. Я бросался ей в ноги, вис на руках, врал, что люблю, и всё больше и больше пропитывался керосином. И всё это время, Анна успокаивала меня и говорила, что, когда придёт время, нам не придётся мучиться, существуя в сгнивших телах ожидая Высшего суда… Господь подарит нам новые, которые уже не способен будет разрушить никакой огонь, – но прежде, нам нужно избавиться от этих.

      Глядя в заросшее рыжей курчавой бородой лицо Ломака, в его неподвижные глаза, застывшие на одной ему ведомой точке, Эйдан мог поклясться, что слышит далёкий вой собаки, плач ребёнка, а воздух в комнате пропитан едким запахом керосина.

      – По-настоящему я испугался, когда Анна стала поджигать спички, – продолжил Ломак, всё так же глядя в стол обращённым в себя взглядом. – Прямо вот настоящий ужас с дрожью в коленях и переворачиванием в кишках. Возня с керосином – было лишь сколачиванием эшафота, теперь же нам предстояло на нём сгореть. Я стал так орать, что мечущийся по мастерской Доджер от моих криков забился под верстак, боясь вылезти. Анна присела на колено подле меня и стала что-то говорить, но я ничего не слышал, я лишь видел зажжённое пламя в её пальцах. От страха я притянул её лицо к себе и стал молить затушить огонь, называя мамой… Она заплакала и подожгла мастерскую! – Ломак вздохнул и поднял на Эйдана глаза. – Не знаю, что именно меня спасло: то ли проведение, то ли, то, что я сестру называл мамой; быть может подействовал мой крик, что если Бог есть, то он меня спасёт, – я не знаю. Однако Анна вытолкнула меня на улицу, когда вся мастерская уже полыхала, как и она сама… У меня обгорели волосы, несильно обгорело лицо и рука. Мастерская сгорела полностью, а в ней моя сестра и наша собака. Почти сразу после пожара я с родителями переехали в другой дом за город. Наш прежний дом на Макгил-стрит довольно долго продавался, однако его так никто и не купил, пока в него не врезался грузовик с цистерной химикатов и не перевернулся. В конце концов