Надувной ангел. Заза Бурчуладзе

а изо рта пошла пена. Нино подумала, что у Гурджиева припадок, и, напуганная, выскочила из комнаты. Обалдевший Нико решил, что Рай умирает. При виде его судорожно скрюченной руки он вдруг твердо решил вложить в нее саблю. Откуда-то вспомнил, что рыцари умирают с оружием в руках. Помчался к кладовке, где должна была храниться сабля его детства. Пластмассовая, правда, но очень похожая на настоящую. В спешке он не нашел ничего путного, кроме отвертки. Не долго думая, прибежал к Раю и вложил инструмент ему в руку. А тот неожиданно разразился истерическим смехом:

      – Ха, ха, ха… – Он даже приподнялся с пола, – ты за сантехника меня держишь, дружок?

      Что до Фуко, то он уже не отходил от Гурджиева ни на секунду. Сидел с ним, лежал у его ног, спал, положив голову на его колени. Рубашка, брюки и стопы Гурджиева всегда были в шерсти. По квартире он ходил босиком, как молельщик по мечети. То и дело надевал на голову Фуко свою шапку, а тот моментально застывал и в испуге озирался по сторонам. Гурджиев приписывал это магической силе шапки. Говорил, эта папаха излучает сильные эфирные волны, которые вызывают в мозгу определенные мысли и эмоции, которые его собачий ум не в состоянии постичь. Старик резвился с псом как ребенок: то ушки потрет, то поборется… Фуко то лаял на Гурджиева, то ластился к его ноге. В такие моменты старик послушно стоял и ждал, когда собака кончит свои собачьи дела. А Фуко – с высунутым языком, счастливый, трахал ногу Рая.

      В один из дней Гурджиев, только что вышедший из ванной с папахой на голове, вдруг завертелся вокруг своей оси посреди гостиной подобно суфию, павшему в экстаз. Полы халата разлетались, как платье. Разлегшийся на полу Фуко заскулил, прикрыв лапами глаза. В какой-то момент Нино показалось, что старик сейчас не удержится и грохнется. Того гляди, что-нибудь разобьет и сам зашибется. А Гурджиев даже не оступился, браво прокрутившись волчком. Ему никак не мешало его упитанное, как у тюленя, тело и корсет, никогда не снимавшийся из-за радикулита.

      Вскоре выяснилось, что Гурджиев и лунную походку отлично исполняет – когда чему-то очень рад, и тай чи красиво показывает. Невзирая на корсет, этот пожилой человек каждое утро по-кошачьи гибко извивался и растягивался на балконе, будто бы медитировал в движении. И вообще, он всегда был полон энергии, как старый ковер пылью. Нико жутко завидовал его воздушным и грациозным движениям. Он-то знал наверняка, что никогда не станет таким гибким. Даже если сядет на строгую диету и никогда не притронется к сладкому.

      Нино так привыкла к его утренним танцам, что совершенно перестала их замечать. В остальное время Гурджиева было не отличить от обычных пенсионеров-маразматиков: в туалет часто бегал – видимо, из-за простаты, покрасневшие глаза постоянно наполнялись старческой слизью, во время еды у него часто падали изо рта крошки, да и перед телевизором он нередко засыпал с пультом в руке.

      Кстати, Нико так и не смог сфотографировать его. Невзирая на все хитрости, на всех фотографиях Гурджиев получался