Быт Бога. Евгений Владимирович Кузнецов

ой, – всё как живой: пестро, прерывисто и как бы походя.

      Дышу-то ровно, только… дышу ли?..

      –– Я родился – и сразу же я – я… – повторял привычно, что привычно теперь повторяю.

      Виноватость, прежде всего, ощутил в себе, во мне… Будто что-то вдруг узнали про меня, будто про меня что-то узнали, будто про меня узнали что-то…

      А сам – прислушиваясь к себе – всё печатал.

      И притом будто знают сейчас обо мне затайное моё… Моё!.. Затайное!..

      Утром – нет, крена этого не было… Вчера?.. И вчера весь день и вечер не колебалось ничего, не плыло…

      Нет-нет! Никто, нет-нет, обо мне ничего не знает, нет-нет, и знать не может!

      Печатал, печатаю, ещё много печатать…

      И всё со мной, с живым, нормально – и как правдиво, как достоверно я сейчас излагаю! – Мысли и чувства мои прерывисты, мозаичны и – словно бы между прочим.

      С утра что: утром проснулся я, открыл форточку, впустил в свою Комнату свежие те, колкие крики ворон… На строгий желудок мой с чаем оделся, пошёл, вышел из "общаги"…

      Впрочем… Я иду на работу, я иду с работы… Но ведь это неправда! – Просто ноги сами выступают. Я же сам – где ещё и как!..

      Да… Разве что. А тут – старуха…

      С утра, с утра на меня посягают.

      Старушка вывела развонять свою собачку – а поглядела-то на меня!..

      Тревога жизни, тревога жизни…

      О, я и сам-то боюсь всё знать о себе, обо мне, – затайное-то, закрайнее…

      Потом что – улица, "управа", лестница, коридор, Кабинет…

      И вот теперь чую: и ещё как-то собираются на меня посягнуть…

      И ранимо ощупывал себя, меня, ранимого, изнутри.

      Кишат вокруг, все кишат…

      Маня?..

      Потом что: видел, как Маня – там, где он был: словно за стеклом непроницаемым по черте сдвинутых столов, моего стола и его стола, – курил, допрашивал… А когда отпустил он "человека", нацелился на меня виском:

      –– Ну, и… И, ну…

      –– Не я.

      –– А чего?

      –– Песню пою.

      Это я ему про моё живое поведение меня, живого.

      Ведь я, который я, чаще – обо всём одновременно, то и другое перемежая и ничем не сковываясь.

      Он, Маня, в ответ долго был там, где он был Маней – худым, узким, бледным, как, стало быть, и до этого был таким – там, где он был таким, – лет тридцать.

      И он, я видел, через два стола виртуозно посмотрел на меня, спросил, ничего не спрося:

      –– Какую же?

      Нет ничего, подумал я походя, странного – есть всё стороннее.

      Кишат, кишат…

      Стыдился – я всегда даже стыдился бумагу-то покупать эту… туалетную…

      А теперь – а сейчас так-то событится во мне, и так бредится всё вокруг, словно… Ну, словно прочитали тут, на всё Здание, письмо, что ли, моё любовное раннеюношеское… или словно мне в чём-то гигиеническом своём, в моём, предстоит признаться!..

      Ругают меня когда, – защитно думалось – так я будто в доме сразу в каком-то, который – мой, а вот снаружи его слышны шаги, которые мимо, мимо…

      И – что?.. А так и буду печатать не шевелясь.

      Хвалят же когда меня – много хуже… Мне тогда так, будто в дом в мой тот пришли чужие и говорят – словно их об этом спрашивают! – мол, хорошо… что я вообще есть!..

      Свищёв?..

      Потом я видел-слышал, как Свищёв вкатился, поздоровался, спросил про мои дела – про "дела".

      –– Веду себя!

      Непроизвольный-то какой я нынче стал!.. Раньше-то был закованный, затайный… (Вот, кстати, все обо мне теперь и настороже!)

      Он же, Свищёв, – там, где он, а там он маленький и в форме маленькой, – усмехнулся служебно:

      –– И оба к тебе просятся!

      Извини, мол, что тебе двойная работа.

      Сразу мне на мой стол дело и материал бросил. Я лишь чуть глянул – вижу: дело – "возобновить", а по материалу – "возбудить".

      Свищёв, пятясь, убежал – и всё прыгал в кармане ключами: повышения, небось, – там, где он ждёт повышения, – ждёт.

      Вошёл, вышел.

      Все, думал я походя, рассуждают – и живут, и живут! – так, словно садятся на какой-то промежуточной станции.

      А я – будто на конечной.

      И я, да, стал листать.

      Ничего уже вроде бы не думал… Нет, так не бывает. Если не думал слова или мысли, так всё равно думал видения.

      И кто, и что?..

      …Живу – как бегу по раскалённым углям: жжёт, стоять невыносимо, а бежишь – и легче: от усталости.

      …Материал, под скрепкой, был свежий, в несколько листов, надо было, само собой, "решать" его в первую очередь: "по нему", значит, "человек" был "доставлен", в коридоре. А дело – пыльное, с корочками с исчерканными – было "тёмное" с полгода, а сегодня, стало быть, пришёл, с утра пораньше,