Стеклянная женщина. Кэролайн Ли

не доносится ни звука. Мужчины куда-то ушли. Задать корм скотине?

      Внезапно Роуса вспоминает о найденном листочке с руническим символом. Она засовывает руку под тюфяк, но пальцы встречают пустоту. Она садится, приподнимает край тюфяка, заглядывает под него, ощупывает раму кровати. Ничего.

      Странно. Неужто собственный разум снова сыграл с ней злую шутку? В свой первый день здесь она была ужасно измотана.

      Роуса вздыхает и ложится обратно, но тут сверху доносится какой-то шум. Доски потолка явственно скрипят, будто по ним ступает кто-то в башмаках с мягкой подошвой. Роуса задерживает дыхание, боясь пошевелиться. Скрип повторяется. Она прерывисто выдыхает и затыкает рот одеялом.

      В замке поворачивается ключ, и кто-то спускается по лестнице.

      Роуса крепко зажмуривает глаза и снова перестает дышать. Неизвестный – кем бы он ни был, если это вообще живой человек – сейчас в baðstofa. В течение пяти оглушительных ударов сердца не происходит ничего, а потом Роуса чувствует шевеление воздуха: кто-то проходит мимо ее постели. Шаги замирают рядом с ее головой, и она пытается выдохнуть, задышать размеренно, сделать вид, что спит. Несколько мгновений спустя неизвестный проходит в кухню и оттуда – на улицу, в ночь.

      Роуса лежит не шевелясь и считает каждый вдох и выдох. На пятидесятом она, пошатываясь, встает, несется стремглав в кухню и выворачивает все съеденное вечером в остывающие угли hlóðir.

      Она прижимается лбом к камням и стоит так, пока не восстанавливается дыхание. Потом ковыляет обратно в baðstofa, снова ложится и ждет Йоуна. Он так и не приходит, и она зажмуривается и лежит, дрожа и считая удары сердца.

      Когда Роуса наконец открывает глаза, бледные лучи раннего утра просачиваются в щель между затягивающим окно пергаментом и шторой из лошадиной шкуры. По-видимому, несмотря на страх, Роуса все-таки уснула, и теперь уже поздно. Йоун будет в ярости. Он наверняка приходил домой ночью – но когда? Во рту у нее пересыхает, и она словно опять слышит шаги над головой, склонившегося над ней незнакомца и слабое шевеление воздуха, когда этот человек – или не человек – прошел мимо ее постели.

      Как спросить об этом Йоуна? Она вспоминает, как он сжал кулаки, стоило ей заговорить о чердаке. А может, он посмотрит на нее с жалостью, как на малое дитя с чересчур живым воображением?

      Некоторое время она сидит на постели, спрятав лицо в ладонях, но потом заставляет себя встать, перевести дух, одеться, пройти в кухню.

      Йоун склонился над лоханью и плескает воду себе на лицо и на руки. Его обнаженная грудь и спина густо поросли темными волосами, как звериная шкура.

      Залившись румянцем, Роуса опускает взгляд.

      – Извини, – хрипло бормочет она, – я, должно быть, заспалась. Мне казалось, я слышала… – Она поднимает глаза, ища в его лице подтверждение тому, что это он ходил ночью по дому. Что это он смотрел на нее, пока она спала.

      Но Йоун смотрит бесстрастно.

      – Еще рано.

      В его голосе ни следа былой досады. Но где он спал?