Белая обезьяна, чёрный экран. Ольга Аникина

нужные статьи, но точного ответа в них не находил, а маму нужно было как-то лечить.

      Врачи прописывали ей сосудистые препараты в таблетках вроде церебролизина и глицина, которые мама Надя держала во рту и выплёвывала, когда я выходил из комнаты. Приходилось ставить капельницы и сидеть рядом, пока не прокапает весь флакон. Сначала она ещё понимала, что я её лечу, а не просто делаю больно. Потом она убедила себя, что я хочу её убить.

      И тогда я стал делать маме Наде успокоительные уколы. Колоть себе витамины внутримышечно мама Надя разрешала. Но всегда проверяла ампулы.

      – Что ты мне уколол? – кричала она, пытаясь рассмотреть ампулу, которую я держу в руках.

      – В12 и В6, – говорил я.

      И колол B12 и реланиум. Ампулу B6 я предусмотрительно надламывал и вытряхивал в раковину, а потом складывал на тарелку как доказательство произведенной инъекции.

      После транквилизаторов и нейролептиков маме становилось легче. Она переставала плакать. Страх того, что я причиню ей зло, тоже ушёл. Она не боялась, что в моё отсутствие кто-нибудь вломится в наш дом. Не двигала мебель. И вообще ходила очень мало.

      Так тянулось несколько месяцев.

      А потом я прочитал в одной свежей зарубежной статье, что приём нейролептиков и транквилизаторов у больных с болезнью Альцгеймера способствует снижению продолжительности их жизни.

      Это значило, что ещё вчера я имел право сделать укол, а сегодня я уже не имел такого права.

      По моему дому ночами ходила белая тень. Это был я сам. Человек, который без белого халата превращается в белую обезьяну.

      На стене в мамы-Надиной половине раньше висел пёстрый ковёр, огромный, от верхнего края дивана до потолка. В восьмидесятые такие ковры были данью повальной моде. Если приглядеться, все они изображали огромный глаз, миндалевидный, с тёмным зрачком и белыми вкраплениями на вычурном узоре тёмно-коричневого цвета. Глаз смотрел на меня всегда, когда я находился дома. Он был мой свидетель и обвинитель.

      – Что я теряю? – произносил я вслух. – Я вколол в неё столько психотропных. Одним больше, одним меньше. Уже всё равно.

      – Она знает, что ты её убиваешь, – отвечал я сам себе.

      И как-то раз я, перед тем как идти на работу, маму Надю не уколол.

      Убегая в больницу, я позвонил Алле Ивановне, нашей соседке, которая жила за стеной. Алла Ивановна перезвонила часа в два и сказала, что дома всё тихо. Я набрал маму Надю, та взяла трубку и бросила её обратно на рычаг. «Живая», – подумал я с облегчением.

      В этот день вроде бы всё обошлось. И ещё несколько дней выдались на редкость спокойными – мама только отодвинула от стены кухонный стол и вывалила вещи из шкафов. Но это для меня была сущая ерунда. Самый большой сюрприз ждал меня через неделю.

      Не могу описать вам, что я застал, придя домой. Не могу, и всё.

      Хотя меня предупреждали: нечто подобное когда-нибудь случается со всеми больными деменцией.

      – Кто это сделал? Кто? А? Не слышу!

      Мама Надя сидела на диване и пожимала плечами.

      – Ну,