И розы, алые, как кровь / Blood Red Rose. Дон Нигро

так сильно не любит.

      СУИНБЁРН. Никто никого не любит.

      РОССЕТТИ. Откуда ты можешь знать, как я ее любил? Ты ничего не знаешь о любви. Ты не любишь Вилли. И меня ты не любишь.

      ДЖЕЙН. Не тебе говорить мне, кого я люблю.

      РОССЕТТИ. Тогда и ты не говори, что я не люблю ее так сильно, как говорю. Я ее боготворил, и боготворю до сих пор.

      ДЖЕЙН. Тогда зачем тебе я?

      РОССЕТТИ. Ты нужна мне, потому что ты живая.

      ДЖЕЙН. Что ж, спасибо тебе за столь весомый довод. Наконец-то нашелся мужчина, которого влечет ко мне тот факт, что я еще не начала разлагаться. Если тебе нужна живая женщина, перестань боготворить мертвую.

      РОССЕТТИ. Я пытался, но не могу. Ты представить себе не можешь, как это ужасно. Бог меня простит, но иногда я сожалею о том дне, когда Милле познакомил меня с ней.

      ЛИЗЗИ. Сожаление – это для раскаяния. И это был не Милле. Это был Уолтер Деверелл. С головой у тебя все хуже.

      ЭФФИ. «Осенние листья», картина Джона Эверетта[2]…

      4

      (МИЛЛЕ, РОССЕТТИ и ЛИЗЗИ).

      РОССЕТТИ (переход мгновенный. Собственно, РОССЕТТИ заканчивает фразу ЭФФИ. Он просто поворачивается к МИЛЛЕ и ЛИЗЗИ, и мы переносимся в прошлое, а ДЖЕЙН становится наблюдательницей). Милле, Господи, какая красавица!

      МИЛЛЕ. Разве я тебе этого не говорил, Габриэль? Я знал, что ты влюбишься в мисс Сиддал. Она такая отважная. Лежала в чуть теплой воде целыми днями, пока я рисовал ее, как Офелию, и ни разу не пожаловалась.

      РОССЕТТИ. Вы действительно такая смелая, мисс Сиддал?

      ЛИЗЗИ. Может, мне нравилось чувствовать себя утопленницей.

      МИЛЛЕ. Она – самая восхитительная девушка. Самая-самая.

      РОССЕТТИ. Похоже, Милле в вас влюблен.

      МИЛЛЕ. Все, кто ее рисует, влюбляется в нее. Такая она девушка.

      ЛИЗЗИ. Надеюсь, это не означает, что я – плохая девушка. Я – хорошая девушка.

      РОССЕТТИ. На самом деле плохие девушки не так и опасны, если знаешь, как с ними себя вести. К нашему уничтожению влекут нас как раз те, кто прикидываются целомудренными скромницами.

      ЛИЗЗИ. Я – не целомудренная скромница, и ничего такого не делаю.

      РОССЕТТИ. Вы не делаете этого специально. В этом все дело. За нас все проделывает наше воображение. Это не оскорбление. Высочайший комплимент.

      ЛИЗЗИ. Я думаю, это отвратительно.

      РОССЕТТИ. Милле, заявляешь ты претензии на эту молодую женщину или нет? Дай мне знать как можно быстрее, потому что она уже действует на меня, как сильный наркотик.

      ЛИЗЗИ. Никакой я не наркотик.

      МИЛЛЕ. Это не имеет значения, потому что мисс Сиддал не влюблена в меня. Посмею сказать, что очень скоро она влюбится в тебя, потому что вам, итальянцам, в итоге всегда удается завоевать женщину.

      РОССЕТТИ. Это всего лишь миф, который, конечно, хочется хотя бы в малой степени увековечить.

      МИЛЛЕ. А кроме того, я уезжаю в Шотландию. Рёскин пригласил меня, а отказаться я не могу. Он объявил меня гением, тогда как остальные решили, что мои картины – мусор, и так давил и запугивал их, что они действительно обратили внимание на мое творчество вместо

2

Об этой картине подробно рассказывается в одноименном монологе Джесси Армитейдж.